Миддлтон вышел из машины.
Может, стоит отвезти Билли обратно домой? А встречу с семьей Дженнингс провести без нее. Вряд ли ей нужно еще одно эмоциональное потрясение.
Адам подошел к девушке и, поколебавшись пару секунд, осторожно коснулся ее плеча. Вздрогнув, она растерянно посмотрела на его руку, но промолчала.
– Как ты?
– Не очень, – призналась Билли, стараясь не расплакаться, – но это временно.
Как и почти все, что есть в ее жизни.
Она мягко выскользнула из его руки и направилась к БМВ.
«Ты ведь не ждал, что она сейчас начнет изливать тебе душу?» – спросил сам себя Адам Миддлтон. Проводив ее задумчивым взглядом, он вспомнил о данном Лео обещании и вернулся обратно в машину.
– Если хочешь, я отвезу тебя домой, – предложил Адам и повернулся к Билли. – Время еще есть.
Заметив на ее левой ладони бинт, Миддлтон нахмурился: все Сэлинджеры не умеют обращаться с ножами или только младшие члены семьи? И куда делся бинт самого Кирана?
– Нет, – покачала головой Билли, – я хочу поехать. Тем более я обещала. – Она пожала плечами и посмотрела на улицу через окно. – Извини за… эту сцену.
– Все нормально. Я тоже проходил через это. В моей семье такие концерты раньше происходили почти каждый день. – Адам давно сбился со счета, сколько раз мать или отец устраивали представление с выносом мозга. Причем у каждого были свои методы воздействия на сына, но вместо «хороший коп – плохой коп» было «занудный родитель – взрывной родитель». И только сестра всегда хранила молчание, но ее грустный взгляд, полный переживания и страха за него, действовал гораздо сильнее любых претензий и нравоучений старшего поколения. – Твой брат умный парень, и он очень тебя любит. Со временем Киран поймет. – Выдержав небольшую паузу, он добавил: – И раз мы все-таки едем, мне нужно сделать еще кое-что.
Билли отвлеклась от разглядывания тротуара за окном и повернулась к Миддлтону.
– О чем ты?
– Открой, пожалуйста, бардачок – там должен быть небольшой продолговатый футляр.
Заинтригованная, Билли шмыгнула носом и потянулась к ящику, внутри которого, будто экспонаты на музейной полке, лежали пистолет, пара ручек, упаковка бумажных платков, антибактериальные салфетки, зарядное устройство и упомянутый Адамом продолговатый, твердый футляр из натуральной кожи.
Интересно, у него везде такой аномальный порядок? Миддлтона, наверное, и врасплох не застать внезапным появлением, в то время как Билли нужны минимум сутки, чтобы подготовиться к визиту гостей.
В отличие от Адама, в бардачке Дэна вечно творился хаос из мелких предметов, разношерстных документов, информационных распечаток, пресс-релизов, исписанных блокнотов и набросков статей, часть из которых Билли хотела использовать для розжига родительского камина.
– Что внутри? – поинтересовалась она, протягивая футляр. – Гигантская ручка-пистолет? Прибор для стирания памяти? Красная ядерная кнопка?
– Мне нравится ход твоей мысли, – усмехнулся Адам. – Но, увы, все гораздо прозаичнее. – Он раскрыл футляр и продемонстрировал аккуратно сложенный черный галстук. – Всегда вожу его с собой. На встрече, которая нам предстоит, цветные будут не совсем к месту.
Пока Билли обдумывала его слова, Адам поднял воротник рубашки, распустил темно-зеленый галстук и аккуратно положил его на колени, после чего достал из футляра черный и внимательно осмотрел его со всех сторон, проверяя отсутствие на ткани серьезных заломов и вмятин.
«Да он, наверное, шутит», – мелькнуло у Билли.
Но нет. Адам не шутил и даже не пытался. Убедившись, что галстук не поврежден, он попытался завязать ровный узел, глядя на свое отражение в зеркале заднего вида.
– С этим всегда сложнее, чем с остальными, – пробормотал Миддлтон, недовольно поглядывая на результат, после чего распустил галстук, чтобы повторить попытку, но и та оказалась не самой удачной. А полумеры не в духе Адама.
– Давай помогу, – не выдержала Билли на его третьем заходе. – Или мы здесь просидим до нового тысячелетия. «Или пока моя матушка не выскочит из дома, чтобы лично проверить, с кем ее безголовая дочь сидит в машине», – добавила она про себя.
Адам взглянул на нее вполоборота.
– Умеешь?
Поджав губы, Билли кивнула. «И не надо так переживать. Слишком много шума из-за обычного галстука».
Миддлтон посмотрел на свое отражение и на длинные хвосты галстука, перекинутые через шею.
Ни на никакие подробные комментарии у Билли не осталось сил.
– Иди сюда, Мистер Павлин, – велела она.
– Эй, – отозвался Адам и тепло улыбнулся, – я просто люблю хорошие галстуки.
Задержав на нем взгляд, Билли тихо усмехнулась, подалась вперед и принялась завязывать хорошо знакомый ей узел.
– Тебе очень повезло, – заметила она между делом, – у меня черный пояс по завязыванию галстуков.
Все началось с отца, которому Билли в течение многих лет помогала собираться на работу, когда еще жила дома с родителями – у ее матери этот процесс вызывал мигрень и нервный тик, – а полтора года назад она стала завязывать галстуки Дэну, у которого был целый шкаф стильных костюмов. Хотя, справедливости ради, на шее Розенберга галстуки появлялись не так часто.
Похоже, Адаму и правда повезло. Он оказался единственным в семье, кто в принципе носит костюмы, а Мария открыто заявила о своем нежелании связываться с его галстуками, и постепенно Миддлтон принял как данность, что здесь ему придется справляться самому.
Но теперь, затаив дыхание, Адам с неприкрытым интересом наблюдал, как пальцы Билли ловко скользят по гладкой ткани галстука, и впервые боялся пошевелиться. Наверное, он мог бы смотреть на это целую вечность, если бы не тревожные звоночки, заигравшие при его приближении к установленным границам.
Затянув идеально ровный узел, Билли опустила воротник рубашки и выровняла галстук.
– Готово, агент Миддлтон, – объявила она.
Замерев на мгновение, сердце Адама ударило с двойной силой, и его стук разлетелся по телу легкими разрядами тока, возвращая из комы все, на что давно не хватало ни сил, ни надежды.
Адам смотрел на Билли – молча и неотрывно, забыв обо всем, что они обсуждали до этой минуты, пока внутри него трещали по швам выстроенные барьеры и стены, которые слишком долго скрывали его от остального мира. А ведь с ними было безопасно, не больно, правильно. Никто в здравом уме не хочет испытывать боль, и неважно, по какой причине. Мария почти свела Адама с ума своим отравляющим присутствием, и он был готов на все, чтобы больше никогда не возвращаться обратно и не испытывать этой унизительной слабости перед чужой