Юноша всегда планировал строить комфортное будущее на тех же устоях — и в непочтении к невесте никто бы обвинить его не смог. Сколько ни сыпал милых колкостей, сколько ни подначивал к соревнованию — он всегда, и мысленно и тем более вслух, помещал леди Астер на одну ступень с собою. Лея знала это преотлично, иначе ни за что не взялась бы помогать неизвестной Арис и уж точно не наблюдала бы его уроки в парке с такой озорной веселостью.
Однако, изучая детали своего конфузного открытия под лупой, Алессан признавал — он и раньше был совсем не прочь, чтобы Лея испытывала к нему что-то кроме уважения. Можно даже сказать, он этого хотел. Если совсем честно и шепотом — отчаянно добивался.
Будущему боевому магу пора признать вторую очевидность: где-то его тактика давала сбой.
Он проявил свои лучшие стороны, а Лея все еще не смотрела на него с тем обожанием, которое так льстило ему в других подобных случаях. Холодного расчетного согласия на свадьбу тоже не явила.
Выходит, она имеет какое-то иное представление об удачном браке? Чего же она хочет?
Минувшей ночью Лис даже вздрогнул, осознав, что в подобной формулировке задался вопросом впервые. Он поднялся на одном локте и этой прытью разбудил старого дога у своей кровати. Тот уставился блестящими глазами на помятого бессонницей хозяина.
— Спи, Джек, — Алессан сел, ожесточенно перевернул нагретую подушку, и упал обратно.
Чего она хочет? Да, именно здесь нашелся критический недостаток информации.
Пожалуй, борьбу пока придется увести в подполье. Нужно исподволь присмотреться к Лее без града его нумерованных улыбок — по-видимому, к этому сладкому яду леди Астер с малых лет заработала стойкость.
Невозможная Лея! Теперь, когда… словом, когда она так важна — тем более нельзя ее упустить.
Напомнив себе эту решимость, Алессан и нынче, под козырьком трактира, усилием стряхнул свою дождливую хандру.
План «выжидать» упрочил почву под его ногами — присматриваться как охотник он умеет. Не даром называют его Лисом. Кот — пожалуй, ему тоже подойдет.
Алессан обнаружил, что сравнение легло на ум не совсем случайно — настоящий кот, крупный, белый, с видом философа сидел на соседнем крыльце. Склонность к созерцанию очень свойственна домашним котам, и Алессан тотчас забыл бы эту деталь экстерьера, если бы философ не взирал с большим вниманием прямо в его лицо.
Алессан отвел глаза, посмотрел на дом напротив (когда-то там арендовала каморку Лея), осмотрел крыши и их отражения в дрожащей от капель луже, потом снова украдкой взглянул на кота.
Кот определенно его рассматривал.
Алессан увидел во взоре голубых очей даже презрительный укор — так одаряют знакомого, который отчего-то не желает поздороваться прилюдно, точно стыдится прежнего приятельства.
Дом, у которого сидел философ, был аптекой.
В памяти шевельнулась картина со свадьбы, где Себастьян впервые обнаружил коварство цветов-артефактов. Тогда в истории был замешан и чуткий к магии кот, вроде бы принадлежащий как раз жениху-аптекарю.
«Кто-кто кому принадлежит?» — прочиталось во взгляде кота, хотя тот не повел и усом.
Алессан укрылся чарованным куполом, шагнул из-под защиты козырька трактира под струи дождя и обратился к белому коту. Позже юноша не мог себе объяснить, отчего говорил таким светским тоном, но в ту минуту он никак иначе повести себя не мог.
— Господин Тысячелистник Обыкновенный? — дивная память Лиса подбросила имя.
Кот как будто смягчил свой укор.
— Кажется, мы не представлены, — продолжал Алессан. — Но я нашел бы честью наше знакомство. Алессан Алвини, к вашим услугам.
Кот кивнул?
— Видите ли, я наслышан о вашей мудрости, и в затруднительном положении решусь прибегнуть к вашему совету.
«Ты не в себе?» — спросил внутренний Алессан.
Внешний его на сей раз не услышал.
— Вы не подскажите, кто в этом чудном городе подделывает ладийские серебряные луны?
Тысячелистник — экая странность! — молчал.
— Вы оказали бы мне большую услугу, — учтиво добавил Алессан.
Дождь разогнал прохожих, не то его бы уже изучали с интересом еще большим, чем он привык. Кот предсказуемо остался безмолвным, лишь дрогнули вибриссы над очами.
«Определенно, не нужно было позволять себе влюбиться, — еще увереннее вставил внутренний Алессан. — Последствия для разума губительны и не преминули сказаться.»
Внешний стоял около кота половину минуты с видом большой любезности. Ответом его так и не почтили.
— Извините, что побеспокоил, — поклонился напоследок Лис и, толкая от себя воду прочным куполом, спешно перешел на другую сторону улицы.
Смутить его было сложно, однако, сценка вышла не из триумфальных.
Тысячелистник наблюдал его следы еще довольно долго. Он помнил грозу, весной устроенную этим магом. Не забыл, как позже тот ходил по улице, исследуя магический поток от своего браслета. Определенно, юноша не безнадежен… Да только кто же так задает вопросы?
Если бы можно было кивнуть или отвернуться отрицательно — Тысячелистник бы, пожалуй, подсобил. Но не терьер же он, чтобы нестись и показывать кроличьи норы лично!
* * *
Шагая к центру столицы, Алессан задумался — для чего посыльный от ювелира приобрел столь внушительный куль отрубной муки? Мастерская на Соборной площади открыла по крайней мере эту нехитрую тайну — количество учеников и слуг превосходило дюжину.
Ювелир узнал молодого Алвини и вышел встречать его сам, ожидая солидной покупки. Лис для виду ознакомился с готовыми брошами, но хмурился, как будто качеством изделий был не вполне удовлетворен. Фальшивых лун он здесь не разобрал, но в мастерской так много содержалось разного металла, что совершенно отбивался слух. Лис недовольно счел, что и сюда ему придется заявиться снова, причем тогда уже сообразить заказ.
Оставался единственный адрес — дом советника Верде неподалеку.
Обеспеченный сановник мог легко спускать тут и там поддельные серебряные луны, заставляя их теряться в городе — Лис это понимал и потому перспективнейший дом оттянул напоследок.
Нынче юноша обозревал его за преградой дождя и чугунной решетки с гербами. Нечего было и думать расслышать фальшивки отсюда — но в усадьбу его покуда никто не позвал. Алессан не имел никаких дел со старинной фамилией Верде, и повода пробраться внутрь, да еще поближе к хранилищам, придумать при всей ловкости не мог.
Он размышлял у запертых ворот, когда в шум ливня просыпалась дробь экипажа. Колеса замерли,