Крейцерова соната. Смерть Ивана Ильича. Хаджи-Мурат - Лев Николаевич Толстой. Страница 31


О книге
самым заурядным человеком. По Толстому, именно невозможность почувствовать чужое страдание, пережить общую участь, перед которой все люди равны, создает тут коллективную иллюзию, в которой пребывают «обычные люди», делает их существование механическим, неосознанным, неподлинным. Как пишет Лев Шестов, «дело тут не в ординарности Ивана Ильича, а в ординарности “общего всем мира”, который считается не Иваном Ильичом, а лучшими представителями человеческой мысли единственно реальным миром».

КТО ИЗ ГЕРОЕВ ПОВЕСТИ ПРАВИЛЬНО ОТНОСИТСЯ К СМЕРТИ?

Как и почти всегда в текстах Толстого, примером правильного (что почти всегда у Толстого означает – «органического», «естественного») отношения к жизни и смерти оказывается человек из народа: «буфетный мужик» Герасим. В то время как все окружающие пытаются, проявив формальное сочувствие, отделаться от страданий Ивана Ильича, Герасим проявляет к нему простое человеческое участие. По мере того как Иван Ильич становится все более беспомощным, Герасим постепенно берет на себя обязанности, с которыми тот не в силах справиться, включая самую грязную работу. Наконец, Герасим – единственный, кто попросту жалеет умирающего: «…Ивану Ильичу в иные минуты, после долгих страданий, больше всего хотелось, как ему ни совестно бы было признаться в этом, – хотелось того, чтоб его, как дитя больное, пожалел бы кто-нибудь. Ему хотелось, чтоб его приласкали, поцеловали, поплакали бы над ним, как ласкают и утешают детей». Это отношение к нему чужого человека показывает Ивану Ильичу, насколько важны простые человеческие чувства, которых он старательно избегал в жизни: как пишет Николай Лесков, Герасим «перед отверстым гробом… научил барина ценить истинное участие к человеку страждущему, – участие, перед которым так ничтожно и противно все, что приносят друг другу в подобные минуты люди светские».

ПОЧЕМУ ПОВЕСТЬ НАЧИНАЕТСЯ С ТОГО, ЧТО ИВАН ИЛЬИЧ УЖЕ УМЕР?

В первых редакциях повесть начинается с того, что вдова вручает дневник Ивана Ильича его сослуживцу, дальше мы читаем уже дневниковые записи. Когда Толстой понял, что не может вести повествование от лица человека с угасающим сознанием, и перешел к рассказу от лица автора, такая композиционная необходимость отпала. Но эпизод с визитом к вдове остался на месте, и у него появилась новая роль.

Иван Крамской. Неутешное горе [22]

Через реакции второстепенных персонажей, которые больше не появятся в повести, здесь вводятся не только ее тема и главный герой, но и основные мотивы и образы – от стандартных психологических уловок, позволяющих уйти от мысли о смерти, до понимания смерти как важнейшего в жизни дела, которое должно быть достойно исполнено. Эта глава – концентрированная демонстрация фальши, которая присутствует в обыденном существовании и которая, как будет показано позже, в полной мере была свойственна жизни Ивана Ильича; теперь же поводом для проявления этой фальши становится его смерть. Характерен в этом смысле эпизод с «бунтом вещей» – Толстой с почти абсурдной подробностью описывает неловкость, возникшую при встрече товарища Ивана Ильича с его вдовой: «Садясь на диван и проходя мимо стола (вообще вся гостиная была полна вещиц и мебели), вдова зацепилась черным кружевом черной мантилии за резьбу стола. Петр Иванович приподнялся, чтобы отцепить, и освобожденный под ним пуф стал волноваться и подталкивать его. Вдова сама стала отцеплять свое кружево, и Петр Иванович опять сел, придавив бунтовавшийся под ним пуф. Но вдова не все отцепила, и Петр Иванович опять поднялся, и опять пуф забунтовал и даже щелкнул…» – и так далее. Как пишет литературовед Марк Щеглов, неестественное поведение вещей здесь обличает неестественность поведения людей, им так же неловко произносить дежурные слова скорби, как отцеплять кружево от резьбы стола или усаживаться на волнующийся пуф [23].

Начало повести по хронологии следует за ее финалом, и это замыкает круговорот страдания. Понимание жизни, к которому приходит перед смертью Иван Ильич, исчезает вместе с ним, окружающие ничего не поняли и ничему не научились, их мир остался таким же, как был, их в свой черед ждет такое же страшное предсмертное столкновение со своим подлинным «я». Как писал литературовед Эдуард Володин, «первая глава должна восприниматься не как прелюдия к жизни героя… это безапелляционный приговор машине, истребляющей человека и время» [24].

КТО БЫЛ ПРОТОТИПОМ ИВАНА ИЛЬИЧА?

Иван Ильич Мечников, тульский судья, брат ученого-физиолога Ильи Мечникова.

Татьяна Кузминская, сестра жены Толстого, пишет в своей книге «Моя жизнь дома и в Ясной Поляне»: «Иван Ильич Мечников был человек лет 36–38… Он умер раньше своей жены и послужил Льву Николаевичу прототипом главного героя в повести “Смерть Ивана Ильича”. Жена рассказывала мне впоследствии его предсмертные мысли, разговоры о бесплодности проведенной им жизни, которые я и передала Льву Николаевичу. Я видела, как в пребывание Мечникова в Ясной Поляне Лев Николаевич прямо влюбился в него, почуяв своим художественным чутьем незаурядного человека». Современники действительно вспоминали о Мечникове как о человеке в высшей степени достойном, и сам Толстой отмечал, что тот «очень умен» (что несколько расходится с описанием Ивана Ильича в повести).

Как и герой повести, Мечников умирает в 45 лет. В момент ухудшения состояния Ивана Ильича его родные собираются на спектакль с участием Сары Бернар, которая действительно гастролировала в Петербурге и Москве зимой 1881/82 года; из этого следует, что последним местом жительства Ивана Ильича была Москва (а не Тула, как у Мечникова). Это не единственное расхождение судьбы героя повести и его прототипа: по воспоминаниям брата, Мечников умер от гнойного заражения и до самого конца сохранял полную ясность ума. «Пока я сидел у его изголовья, он сообщал мне свои размышления, преисполненные величайшим позитивизмом. Мысль о смерти долго страшила его. “Но так как все мы должны умереть”, то он кончил тем, что “примирился, говоря себе, что в сущности между смертью в 45 лет или позднее – лишь одна количественная разница”».

Лев Толстой и профессор Илья Мечников [25]

ЗАЧЕМ ТОЛСТОЙ ТАК ПОДРОБНО РАССКАЗЫВАЕТ О КАРЬЕРЕ ИВАНА ИЛЬИЧА?

История жизни Ивана Ильича – это в огромной степени история его карьеры, и в повести она рассказана чрезвычайно подробно. Выйдя из училища правоведения, он отправляется в провинцию чиновником по особым поручениям при губернаторе, через пять лет его переводят в другую губернию судебным следователем, еще через семь лет – в третью губернию на место прокурора. Проходит еще семь лет, Иван Ильич ожидает «места председателя в университетском городе», но оно достается другому. Наконец герой повести получает устраивающую его должность, которая Толстым не называется, – мы знаем лишь, что она ставит Ивана Ильича на две ступени выше товарищей, относится к тому же министерству и предполагает жалованье в размере 5000 рублей в год. Если бы не болезнь, его карьерный рост, очевидно, продолжился бы: в начале повести мы узнаем, что отец Ивана Ильича, Илья Ефимович Головин, был тайным советником (гражданский чин, в котором находились министры и сенаторы) и дослужился до того положения, которое позволяет получать «выдуманные фиктивные места и нефиктивные тысячи от шести до десяти, с которыми и доживают до глубокой старости».

Императорское училище правоведения в Санкт-Петербурге. Фотография 1903 года [26]

То, что Иван Ильич служит в судебном ведомстве, в контексте повести не случайно. Во-первых, именно в годы его службы, начиная с 1864 года, в России разворачивается судебная реформа. Учреждается суд присяжных, несменяемость судей, независимость адвокатского корпуса. Иван Ильич находится на переднем крае этих изменений. Во-вторых, с точки зрения позднего Толстого, суд и законы, даже идеально устроенные, суть учреждения глубоко противоестественные; то, что одни люди берут на себя право распоряжаться судьбами и жизнью других людей, – само по себе неправильно. В своей службе Иван Ильич «быстро усвоил прием отстранения от себя всех обстоятельств, не касающихся службы»; оказавшись на приеме у доктора, он с изумлением обнаруживает, как этот принцип применяется теперь к нему самому: «Все было точно так же, как в суде. Как он в суде делал вид над подсудимыми, так точно над ним знаменитый

Перейти на страницу: