Сэди хихикнула.
– Ты популярен сегодня, Робби. Но никто на самом деле не знает, кто ты такой. Ты можешь быть вором, убийцей…
– Могу, если ты этого хочешь. – Я подавил отрыжку. – Если тебе и впрямь интересно…
– Вот вы где!
Это была Аннализа, такая же свежая, как в самом начале вечеринки.
– Кажется, Робби собирался рассказать мне все твои секреты.
– Не стоит верить словам, которые говорят, когда полночь давно миновала. Особенно если это слова из уст Робби.
– А я-то думала, он исчезнет с первым ударом часов.
Я огляделся по сторонам: женщины обмахивались, болтали туфлями, которые держались на кончиках пальцев, чтобы дать ногам отдохнуть; мужчины ослабили галстуки, расстегнули пуговицы. Теперь все выглядели обычными – просто тела, по стечению обстоятельств облаченные в грязную, но дорогую одежду, стоившую зрения не одной швее. Сэди присела на какой-то выступ возле брошенного музыкантами фортепиано. Не глядя, тронула клавиши.
– Давай, Анна! – крикнул кто-то. – У тебя это выходит лучше, чем у любого из нас.
Раздался всеобщий одобрительный ропот, когда Анна Уинтерс поднялась на подиум и поправила платье. Сперва она с озадаченным видом изучала клавиши, и я спросил себя, действительно ли моя подруга умеет играть, или это недоумение тоже часть шарады. Впрочем, угрюмая тетушка поощряла ее занятия музыкой; я все еще слышал, как гаммы, которые ей приходилось разучивать, пробуждали эхо в сырых коридорах. Потом прозвучал аккорд, зловеще спокойный, и следом еще один; холодные россыпи нот, от которых у меня по спине пробежали мурашки. Все разговоры стихли. Ноты как будто колебались и запинались, не превращаясь в мелодию, которую ждали слушатели; это было нечто красивое, но балансирующее на грани замешательства и тишины. И… о чем я только думал? Конечно, Аннализа умела играть! Много лет назад она сыграла для меня на том замерзшем фортепиано в одной из комнат Редхауса, и воспоминание, едва возникнув, разбилось о живую и правдоподобную сцену с несуществующей теткой в доме у водопада.
Толпа молодых людей все теснее окружала Аннализу, а я стоял сам по себе и как будто таял. В какую тайную игру меня втянули? Кто все эти люди? Что я о них знаю, какое мне до них дело? Конечно, легко позавидовать их умению держаться и правильной дикции, но это та самая ловушка, о которой меня предупреждал Сол и которую гильдии заготовили для нас всех, демонстрируя через приоткрытую дверь отдельно взятого дворца и витрины магазинов яркие проблески мира, который по самой своей природе не мог вместить больше горстки паразитов, пирующих за счет крови и пота большинства. Сжав кулаки, я пересек пустой бальный зал и, выйдя наружу, направился по набережной на восток.
Заря уже затуманила горизонт. Похолодало, дул бриз с моря, и пахло в большей степени солью, чем пресной водой. Шла какая-то церемония: два гильдейца в красивой темно-зеленой униформе гильдии металловедов обменялись жезлами, символизирующими их служебный долг. Я перегнулся через перила и увидел, какими тонкими были опоры набережной; невероятный инженерный подвиг. Эфир повсюду. Всякая греза шла в дело.
– Робби, подожди!
Я обернулся. Аннализа выбежала из бального зала. Ее платье было того же цвета – или таким же бесцветным, – что и поднимающийся туман, и она казалась такой же бесплотной, когда приблизилась ко мне, тихо шурша.
– Я не хотела, чтобы ты ушел, не прощаясь.
– Ну… – Я пожал плечами. – Вот он я.
– Ты же меня сам попросил? Ты хотел знать, как я живу.
– Ты мне о многом так и не рассказала, Аннализа… Анна. Для начала, о твоем имени. О том старом доме. Тетке. Но я как будто все знал. Разве это не странно?
– Мне приходится защищаться.
– От чего?
– От правды. По крайней мере, правды определенного рода. Как по-твоему, что сказали бы те люди в бальном зале, узнав, кто я?.. – Она замолчала. Сглотнула, и впадинка на горле превратилась в темный колодец, к которому я возжелал прикоснуться. Позади меня в тумане маячил серый Лондон. А река знай себе текла, и вода беззаботно смеялась, хихикала под нами. Я ощутил нелепое желание оказаться подальше от Аннализы, жить своей жизнью, изменить мир и найти свое предназначение. И все-таки мое сердце болело… так я узнал, что эта анатомическая деталь у меня действительно есть. Я думал о дне, проведенном в Редхаусе, и о том, как мы, двое детей, бродили по его сверкающим коридорам. Теперь казалось, что я попал в особняк иного рода – и здесь, сколько бы я ни ступал по знакомым коридорам, мне суждено блуждать до скончания дней.
Я оглядел себя: лакированные туфли, брюки с лампасами из красивейшего шелка, пуговицы и тонкое полотно рубашки.
– А теперь я потерял свои лучшие старые шмотки в том отеле, куда ты меня затащила…
Аннализа улыбнулась и как будто слегка приблизилась ко мне сквозь туман, не шелохнувшись физически. Это было похоже на ласковый огонь, тепло, исходящее от ее тела. Она казалась такой женственной в тусклом свете. Эта впадинка на шее. Пушок на щеке. Чайка взлетела, трепеща крыльями в первых восходящих потоках утра. Мы следили за ней взглядом, думая, что же сказать. А еще я вспомнил про Сола и Мод, которые наверняка пережили за день множество приключений и захотят мне про них поведать, когда мы встретимся в притоне Кэрис – все это будут истории про обычную жизнь, и я не смогу ответить им взаимностью. Да и кто мне поверит, даже если я вернусь в таком нелепом наряде? Конечно, я достаточно возвысился, чтобы стоять здесь, на набережной, в лучах утренней зари, недалеко от бального зала, похожего на морского ежа, рядом с красивой женщиной, и все же мне хватало ума, чтобы осознать беспредельную иллюзорность этого возвышения.
– Аннализа, ты когда-нибудь задумывалась о том, что произошло в Брейсбридже? Однажды случилось так, что двигатели перестали работать. Мне кажется, это как-то связано с нами обоими…
«С нами обоими…» «В Брейсбридже…» Эти слова как будто рикошетом отлетели обратно ко мне. Я намеревался преподнести их как некий дар, известие, способное подтолкнуть к озарению, но понял свою ошибку, не успев договорить.
– Прости… – Я все равно продолжил: – Но я кое-что видел, Аннализа. У меня были… не знаю, как их назвать… ну, такие видения, грезы…
Весь ее