В бальном зале вздымались колонны. На потолке болтались громаднейшие люстры. Оркестр заиграл быстрее и в другом ритме, но в тот вечер я мог танцевать под что угодно. Во мне пробудилось нечто, какая-то нелепая самоуверенность, всезнайство. Аннализа и я были частью музыки, когда кружились по бальному залу, и порхающие платья вокруг нас меняли цвет: розовый, зеленый, голубой. Они пульсировали, как анемоны во впадине на камне, и мы, мужчины, мелькали вокруг них, темные и гладкие, нас то притягивали, то отталкивали, пока не затихала очередная мелодия и мы не оказывались вновь, смеясь и запыхавшись, прильнувшими к кринолиновым цветкам. И я в этом участвовал. Я был частью целого. Глаза Аннализы сияли. Ее спина и плечи под шелком и перламутром платья казались худыми, влажными и теплыми. Затем музыка вновь изменилась, сам бальный зал как будто всколыхнулся в такт, и меня закружило.
Хотел бы я рассказать больше о том, что чувствовал той ночью рядом с Аннализой. Но в жизни изредка случаются моменты, когда счастье ускользает так легко, что ты его почти не замечаешь или вообще не веришь, что оно однажды закончится. Я был околдован. Как будто грандиозная мирская пирамида, под которой я барахтался, внезапно сделалась легкой, как эфир. И, конечно, я был влюблен. Влюблен в луну, ночь и тому подобные нелепости, о которых пели и сочиняли стихи – раньше я такие вещи считал неким дурацким литературным сговором гильдейцев высокого ранга. Я даже был влюблен в Сэди за то, как она смеялась над моими унылыми шутками, за высокий прилив ее декольте и сладкий, таинственный запах ее пота в те моменты, когда она прижималась ко мне во время очередного танца. Я был влюблен в людей, которые присоединились к нам и так спокойно приняли меня, что я сразу распознал в них друзей. Эти необыкновенные и замысловатые создания из высших гильдий были изящными и робкими, как птицы, и им так же легко давались песни и смех. Они прикоснулись к моим загрубевшим рукам и спросили, много ли я плавал под парусом в Фолкстоне этим летом. Они услышали, что я приехал с севера, из Йоркшира, и поинтересовались, знаю ли я такого-то, у кого там имение. Они налили мне вина, посочувствовали, что я ни с кем не знаком, и поняли, каким странным и трудным может быть Лондон, особенно во время ужасной летней катавасии. И еще была Аннализа – Аннализа, которая теперь стала Анной – в своем платье оттенка рассветной голубизны, Аннализа с ее сияющими глазами, Аннализа с ее рыжевато-золотистыми волосами. Каждое стихотворение, каждая мелодия, каждая вспышка звездного света были истиной. Я поверил в нее. Целиком и полностью.
В бальном зале были столы, ломившиеся от невероятной еды, которую большинство людей просто игнорировали. Я протянул свою тарелку каждому официанту со щипцами, затем вышел на террасу, которая окружала зал, и от души полакомился маслянистыми угощениями с невообразимым разнообразием вкусов. Счастливый, сытый, витая в облаках и чувствуя легкую тошноту, я прислонился к перилам и позволил ночному воздуху охладить мое лицо.
– А ты загадочная персона, Робби! – Сэди оперлась локтями о перила рядом со мной. – Так внезапно пришел, возник из ниоткуда. Я не удивлюсь, если ты исчезнешь схожим образом на исходе этой летней ночи… – Она посмотрела на мои ноги. – По крайней мере, на тебе нет хрустальных туфелек.
У меня кружилась голова. Я действительно не знал, с чего начать.
– И все же, Робби, как вы с Анной познакомились? Она немного похожа на тебя – такая же загадочная… Я никак не пойму, в чем ее секрет, даром что мы столько времени провели вместе в Сент-Джудсе. Тебе придется мне рассказать, как жилось Анне в холодном сером Браунхите, с той жуткой тетушкой – старой девой.
Пока Сэди говорила эти слова, я смотрел вниз, на сверкающую в лунном свете воду, и со мной произошла странная вещь. Я… увидел эту тетушку и дом, в котором жила Анна. Он совсем не походил на Редхаус, он был темным, с маленькими окнами, хаотичным. Располагался в сырой лесистой местности, рядом с водопадом. Тетка была старой, горбатой, и от нее плохо пахло. Она бродила по скрипучему дому, с трудом терпя девочку, которая переехала жить к ней после гибели родителей из-за трагического несчастного случая во время лодочной прогулки. Там побывал и я – другой Роберт Борроуз, который вышел из экипажа в своем лучшем матросском костюмчике и уставился на сгорбившиеся серые стены. Я слышал шум водопада, чувствовал запах засорившихся стоков и прогнивших веранд, видел саму тетку, которая бродила, завернувшись в старую шаль и постукивая тростью. Несмотря на всю молодость и сияние Аннализы, это холодное и равнодушное место каким-то образом выглядело абсолютно реальным… Когда я рассказывал Сэди о том, как сидел с Анной Уинтерс в неприукрашенной комнате с зелеными стенами, где воняло нафталином из платяного шкафа, слова лились из меня ручьем. Этот старый, темный дом казался не галлюцинацией, а воспоминанием, и я чувствовал, что знаю про него давным-давно.
– Выходит, это все правда? – пробормотала Сэди, когда мы опять закружились в сверкающем бальном зале, вырисовывая замысловатые, как часовой механизм, комбинации. – Все истории, которые Анна рассказывала мне на протяжении многих лет…
Ей была свойственна непринужденная уверенность в собственном теле; я, открыв в себе знатока, назвал это ощущение «пухлой основательностью» и противопоставил его «воздушной легкости» Анны. В какой-то момент свет погас и двери распахнулись, и, когда толпа хлынула в темноту, я осознал, что многие вечерние наряды прошиты эфиром. Они начали светиться, и это было прекрасное зрелище. Казалось, этой звездной ночью я воспарил над всем миром и глядел на бальный зал, почти затерявшийся во мраке, от чего казалось, что сияющие, танцующие женские силуэты сами по себе кружатся над рекой.
В конце концов все завершилось. Уставший, с натертыми ногами, я прошел мимо людей, которых рвало через перила в воду, а также хихикающих парочек, оседлавших друг друга в укромных уголках. Более пожилой и степенный контингент уже разошелся по своим постелям, и воздух в бальном зале попахивал той же смесью, что и рукав, который я понюхал в отеле: пот, вино, застоявшийся дым и несвежие духи. Оркестр завершил