Пространство вокруг преобразилось. Вокруг царила густейшая тьма, какой не увидишь, даже зажмурившись, и в ней осталась только статуя с постаментом. Она не светилась, но было в ней что-то… не безжизненное. Норме послышался едва уловимый плач, тоненький и жалкий, будто над свежей могилой убивалась осиротевшая старушка.
– Смотри, это ж зазор, – услышала она приглушенный голос брата.
– Похоже, это крышка, – отозвался Октав.
– Думаешь, там тайник?
– Уверен! Там должно быть сердце катаклизма.
– Может, есть какой рычаг или потайная кнопка?
– Если так, мы обязаны ее отыскать.
Норма распахнула ресницы. Каждый волосок на теле приподнялся от корня, предупреждая о страшной опасности. Такого она никогда не испытывала, даже когда сталкивалась с настоящими монстрами.
– Нет, – неожиданно для самой себя сказала Лазурит. – Мы ни в коем случае не должны его трогать. Единственное, что мы обязаны сделать, – это немедленно покинуть Подрожну.
– С чего бы это? – вскинулся Лес. – И сколько уже можно менять планы, у меня от вас голова кругом!
– Октав, – обратилась она к Турмалину, – в чем именно, по-твоему, заключался приказ Арсения?
Он промолчал.
– Никакого конкретного приказа не было, – вместо него ответила она. – А сам ты позже говорил, что наша цель – разведка, и так было всегда. Здесь, – Норма указала на статую, – заключено нечто, что не по зубам ни нам, вместе взятым, ни, возможно, опытным инквизиторам. Но пусть окончательное решение принимают они. – Голос ее постепенно креп. – А сейчас мы выходим отсюда, забираем караванщика с его телегами и покидаем этот город. Иначе поляжем здесь, и никто не узнает правды о Подрожне и ее катаклизме. Я все сказала.
Лес слушал ее, недоверчиво приподняв брови, но Октав вдруг слегка склонил голову и произнес:
– Признаю, я увлекся. Мне сложно сдерживаться, когда я вижу какую-нибудь головоломку, шифр или тому подобное, они полностью меня захватывают. Но доверюсь твоему чутью. – И он повернулся к Лесу, который так и не убрал ладони с верхней части постамента, точно намереваясь спихнуть ее вместе со статуей. – Разведка прошла успешно, мы доложим обо всем, что удалось выяснить. Дальше пусть решает Арсений. Возможно, для разрешения катаклизма потребуется больший по численности отряд.
– Или же про Подрожну снова забудут, и она останется унылой навсегда, – хмыкнул Лес.
* * *
Хасан Курут страшно волновался, командуя сборами своего небольшого каравана в путь. Лесу подумалось, что для человека, который так торопился отсюда уехать, он слишком привольно расположился, но работники купца работали споро, и вот уже весь лагерь уместился в нескольких туго набитых мешках и скрылся в недрах одной из крытых телег. Помощник Хасана, крикливый лысый Донжон, хлестал голосом не хуже плетки-семихвостки, и несчастные адашайские слуги то и дело подскакивали как ужаленные.
Наконец караван тронулся. Курут все время молился своим богам, подняв раскрытые ладони к небу, и что-то бормотал себе под нос. Дук же без конца чихал и пускал сопли, но продолжал тереться у телег – видимо, в них везли пряности и какие-то ароматные травы.
Таким порядком миновали площадь. Лес впервые за долгое время взмолился серафимам, чтобы в последний раз. Чтобы не видеть больше ни этих луж-озер, ни этих рож, ни статуи ребенка с отколотой задницей посередь фонтана. Ни даже белого храма, больше похожего на чей-то склеп. Ну все это к бесам!
Вот прикатили к заброшенной окраине, откуда уже виднелся сосновый бор. Лес присмотрелся, принюхался – ничто не предвещало беды. Только вот скакать вперед он поостерегся – слишком уж много раз они получали дурные знамения на этом пути, не хотелось узнавать о них первым, не в этот раз. Потому он шел пешком рядом с неспешно катящимися телегами, придерживая чихающего Дука за загривок. Где-то в желудке точно образовался булыжник, и эта тяжесть заставляла дышать глубже. Так по-дурацки угодить в западню катаклизма! Но хватит с него, со всех них.
Теперь главное не отступать.
Впереди показался выезд на Подъярый тракт. Лес неосознанно сжал пальцы на шкирке, и кошкан боднул его в бочину, мол, угомонись уже. Яшма рассеянно почесал его между ушей и покосился на остальных геммов. Октав вышагивал по другую сторону от каравана, опираясь на трость, а сестра с ее порванным сапогом ехала на телеге, сжав губы в тонкую полоску и пристально всматриваясь в даль. Все они ждали очередного подвоха, «обмана глаз и сердца», как выразился Хасан Курут.
И он не заставил себя долго ждать.
Стоило им выехать на тракт, как их глазам предстала потрясающая в своей абсурдности картина: поперек дороги лежали четыре вековых сосны в полтора обхвата толщиной, а под ближайшим стволом полулежал один из кандэлльских лесорубов. Судя по оттенку рыжины в бороде, Бхэлтэйр.
Лес бегом бросился к нему.
– Братец, что с тобой стряслось?! А где Кайонэодх?
Бхэлтэйр, который, к счастью, был в сознании, лишь отпихнул Яшму от себя.
– Нога, – проскрежетал он басом. – Подними.
Лес так взволновался, что поднял ствол, будто он был не тяжелее взрослой свиньи, передвинул на сажень в сторону, и нога высвободилась из деревянного капкана. К этому моменту подоспели и остальные из отряда, а Бхэлтэйр, как смог, объяснил ситуацию, перемежая редкие знакомые слова с какой-то заковыристой кандэлльской бранью.
Выходило вроде, что сосны они с товарищем рубили по просьбе самого Леса, но что-то пошло не так – деревья начали цепляться друг за друга ветвями, пришлось подсекать соседние, и в итоге все обернулось свалкой и раздробленной костью одного из кандэлльцев. Второй, Кайонэодх, отправился в город за подмогой, да так и запропастился.
Норма, разглядев увечье, прижала обе ладони ко рту. Голень и правда выглядела прескверно – а как иначе, когда кость торчит наружу? Однако от помощи Бхэлтэйр отказался, только плюнул напоследок Лесу под ноги, обозвал всех тварями и, подобрав какой-то сук потолще, попрыгал на одной ноге обратно в Подрожну, видимо, заливать душевные и физические раны самогоном.
– Дурной знак, еще один, мой солнцеликий господин, – прошипел Донжон, склоняясь к уху Хасана и злобно косясь на геммов. Он мог бы говорить по-адашайски, но явно хотел, чтобы его поняли все. – Эти люди не приведут ли нас к гибели? Не лучше ли сейчас оставить их? Не лучше ли дождаться подходящего часа в покое и укрытии?
Хасан Курут качал головой, бормоча себе что-то под нос. Он выглядел по-настоящему испуганным,