Даже Инесса в юбке из шкуры: эта юбка украшена повторяющимся узором из птиц с распахнутыми крыльями, словно летящих по ее подолу. Еще на ней бусы и множество браслетов. Волосы впервые не завязаны крепко на затылке, а рассыпаны по плечам, как блестящий водопад.
Я никогда не видела таких платьев, мехов, украшений. Даже не знаю, откуда они взялись: я не замечала, чтобы у кви-дич-чу-атов в доме были подобные вещи. Они выглядят не менее великолепно, чем то, что можно увидеть в роскошнейших бальных залах Петербурга. Я даже вообразить не могла, что в таком отдаленном уголке земли могут встретиться столь пышные одеяния.
Когда кружащий танцор останавливается, его место занимают маленькие дети. Им лет пять-шесть, поэтому старшие сестры или, может быть, матери водят их по кругу, когда они поют голосами, едва различимыми в шуме большого дома. У одной маленькой девочки головной убор из тех же тонких бусин, похожих на птичьи косточки. Эти дети — точь-в-точь как хорошенькие девчушки в венках, водящие хороводы весной. У матушки при виде их наворачивались слезы, и она всегда бурно рукоплескала, когда они заканчивали, вспотевшие и тяжелое дышащие, потому что этот головокружительный танец гораздо сложнее, чем кажется.
Разговоры стихают, когда дети постепенно начинают привлекать больше внимания. Люди кричат им, и дети движутся все быстрее. В тот самый миг, когда мне кажется, что у них сейчас закружится голова и они упадут, они останавливаются. Остаются стоять в кругу, лицом друг к другу. Девушка постарше заводит песню, и дети подхватывают, двигая руками вверх-вниз и глядя широко распахнутыми серьезными глазами. Мне кажется, они рассказывают историю.
Как и обещал Маки, некоторые гости подходили взглянуть на меня. Формальной церемонии не было. Большинство просто проходили мимо с опущенными глазами, бросая украдкой взгляды. Я улыбалась, желая, чтобы они посмотрели напрямую. В конце концов я готовилась. Некоторые останавливались и смотрели на меня так, будто не верили своим глазам, а потом что-то говорили друг другу и шли дальше. Одна женщина засмеялась; сунутый мне в лицо ребенок заплакал.
Двое человек помедлили возле меня. Их лица были раскрашены красно-черным, завязанные на голове волосы украшены кедровыми ветвями. Я улыбнулась и опустила глаза. Но перед этим успела заметить что-то, что заставило меня снова их поднять. Узнавание. Эти люди уже видели меня прежде.
Они тихо переговаривались. Я разглядывала их. Они не из деревни Маки. Я их раньше видела? Где? Они из дома царя?
Один из них пошевелился, и его жилет из кедровой коры чуть распахнулся. Грудь пересекал длинный белый шрам. Колюж поправил жилет, и в этот миг, заметив, что у него не хватает пальца, я вспомнила.
Вспомнила, как много недель назад он ощупывал железное кольцо на борту нашего брига. Вспомнила, как колюж рядом с ним перекинул длинную ногу через борт, прежде чем спуститься в ожидающие челноки. И вспомнила, как удивило Тимофея Осиповича их внезапное отплытие и то, что ему не удалось добыть тот меховой плащ, который муж назвал облезлым.
Какое-то время мы стояли, молча глядя друг на друга. Их удивило мое присутствие? Или они ожидали меня увидеть? Когда они услышали о женщине бабатид, приходило ли им в голову, что это могу быть я? Столько всего изменилось, однако совершенно не связанные между собой нити наших жизней снова пересеклись.
— Вакаш, — сказала я и робко улыбнулась.
Колюж со шрамом нахмурился и, немного помолчав, ответил:
— Ее, квисасилаклитук! Бабакиюку? [39]
Я кивнула, понятия не имея, что он говорит.
— Юсу бисдакпи дик [40], — продолжил он, глядя на меня с участием.
Наконец высокий мускулистый колюж толкнул его, и он замолчал.
— Простите, — сказала я и покраснела.
Они отошли, продолжая разговаривать и склонив друг к другу головы, так что кедровые ветки в их волосах переплелись.
Позже я видела, как колюж со шрамом разговаривает с Инессой, которая стояла, отводя глаза. Но это не помешало ему придвинуться ближе и продолжать говорить.
Пение и пляски продолжались два дня, ненадолго прерываясь лишь на ночь, когда большинство ложилось спать. Были игривые танцы, вызвавшие у зрителей не меньший восторг, чем сами танцовщицы. Были люди в масках, которые кружили в мрачном танце, притворяясь, что похищают и убивают остальных. Кви-дич-чу-аты вскрикивали. Истории — а я заключила, что они рассказывают истории, — разворачивались, как опера, и совсем как в опере я едва понимала сюжет.
Два дня мы ели все, до чего могли дотянуться: соленую икру, сушеную лососину, печеные корешки, тушеные листья со стеблями, одни горькие, другие острые, как лук, и пироги из сухих сладких ягод. Все это подавалось с той же подливой, которую накладывали из резных деревянных блюд. Они были вырезаны в виде рыб и зверей, как и обычные блюда в доме Маки, только эти были гораздо больше и наряднее. Пустые подносы тут же наполнялись заново, отказ не принимался, совсем как в России.
Во второй день, ближе к вечеру, все заканчивается. Маки ставит меня подле себя и кучи предметов. Рядом ожидают распоряжений помощники. Маки начинает. Он говорит, а когда умолкает, помощники начинают двигаться. Один достает из кучи корзину. Второй берет ее и поднимает над головой. Делает небольшой круг, медленно поворачиваясь, чтобы всем было видно.
Это средних размеров корзина, опоясанная рисунком из четырех красных челноков, словно преследующих друг друга по кругу. Понизу тянется еще один узор, возможно изображающий волны. Корзина закрыта плотно прилегающей крышкой с шишковатой ручкой. Помощник находит в толпе старика, чей плащ из меха калана волочится за ним по земле, и отдает корзину ему.
Маки снова говорит. На этот раз помощник берет пузырь с подливой. Второй, который показывал толпе корзину, поднимает и этот пузырь, его руки напрягаются от тяжести. На этот раз получателем дара оказывается старик в халате из кедровой коры.
Маки раздает другие корзины, другие пузыри. Коврики из кедровой коры, накидки и платья. Бусы. Замысловатые плетеные шляпы. Шкуры каланов и других зверей. Зеркала, которые я не ожидала здесь увидеть. Бочонки с порохом, которые стали для меня еще большей неожиданностью. Куски сушеной рыбы и икру, завернутые в папоротник. Каждый подарок высоко поднимают, чтобы все его увидели, прежде чем