— Вы знакомы с этим пассажиром? — спросил я извозчика.
— Нет, ваша милость, — покачал головой извозчик, следя за дорогой. — А только видно, что он из простых. Приказчик или мелкий чиновник. А может, артист. Да, точно, артист!
Извозчик убежденно кивнул.
— Он же возле театра сел.
— Может, он просто был на спектакле, а потом засиделся в трактире? — предположил я.
— А может, и так, — согласился извозчик.
— Вы газеты читаете? — спросил я.
— Жена читает, — пожал плечами извозчик. — А я не любитель. Все равно там одну брехню пишут. Позавчера вот писали, что чудовище по городу бегало. Ну, разве может быть такое? Я жене говорю — какое чудовище, полиция его сразу бы изловила. Да разве женщину убедишь, ваша милость?
Так за неторопливым разговором мы незаметно доехали до улицы Лунных Фонарей. Я окончательно убедился, что извозчик не связан с Черницыным. И решил этим воспользоваться.
— Если вас кто-нибудь станет расспрашивать обо мне, не сочтите за труд поделиться этой информацией со мной, — сказал я, выходя из мобиля. — Я буду вам благодарен.
— Хорошо, ваша милость, — понимающе кивнул извозчик.
Когда он уехал, я принял еще одну меру предосторожности — послал зов целителю Макарову.
— Как ваш пациент, Антон Григорьевич?
— Ухудшения нет, — вздохнул целитель. — Но и признаков улучшения я тоже не вижу. Можно сказать, состояние стабильно тяжелое. Но самое плохое — я совершенно не знаю, что делать. Ни в одной книге подобные случаи не описаны. Можно сказать, уникальный пациент. Мне бы радоваться, но я тревожусь за него.
— Не сдавайтесь, Антон Григорьевич, — подбодрил я целителя. — У меня к вам просьба.
— Слушаю вас, Александр Васильевич, — мгновенно насторожился Макаров.
— Проследите, чтобы в палату к Ковшину не попали репортеры газет. Они уже пронюхали об этом необычном случае, и в погоне за сенсацией запросто могут сломать парню жизнь.
— На пушечный выстрел не подпущу, — твердо пообещал Макаров. — Знать бы только, что у него есть эта жизнь.
— Уверен, вы сделаете все возможное, — сказал я. — Со своей стороны я тоже занимаюсь этим делом. Как только что-то узнаю, сразу же вам сообщу.
Долгая задушевная беседа со швейцаром не входила в мои сегодняшние планы. Поэтому я сразу пошел по тропинке через сквер к служебной двери Старого Театра. Остановился возле клумбы, на которой обнаружил след ящера — его потом изъял эксперт Тайной службы. Яму, которая осталась после изъятого следа, уже засыпали свежей землей и даже посадили на это место куст фиалок. Столичные садовники следили за порядком в городских скверах и не зря получали свое жалованье.
Подумав о садовниках, я вспомнил про господина Люцерна. Странно, что он не заглянул ко мне утром поделиться новостями. А я не нашел свободной минутки, чтобы самому заглянуть к садовнику. Что ж, вечером загляну к нему в сторожку или на Потаенную поляну.
Сквер был пуст, только почтенная семейная пара выгуливала крохотную собачку. Заметив меня, собачка громко залаяла и чуть не вырвала поводок из рук мужчины. Его спутница недовольно посмотрела на меня, и что-то сказала мужу.
Интересно, не эта ли семейная пара видела ящера позапрошлой ночью? Судя по решительному взгляду, женщина вполне могла устроить разнос полиции. Как ее звали, мадам Котова?
Я любезно улыбнулся женщине, чем вызвал еще один неприязненный взгляд. Дождался, пока они отойдут подальше, поднялся на крыльцо и послал зов Екатерине Муромцевой:
— Я уже здесь, возле задней двери. Будьте добры, проводите меня, чтобы я не заблудился в ваших лабиринтах.
Ждать пришлось несколько минут. Наконец, изнутри щелкнула задвижка, и дверь открылась.
— Входите, ваше сиятельство, — сказала Муромцева. — Простите, что вам пришлось ждать. У нас утренняя репетиция, но вы подъехали как раз к перерыву.
— Удачно, — улыбнулся я, закрывая за собой дверь. — Неужели господин Кастеллано изменил своим привычкам и стал подниматься рано?
— Да, как же! — фыркнула Муромцева. — Мы репетируем сами.
Сегодня девушка была в простом черном трико — оно выгодно подчеркивало ее стройную фигурку.
Муромцева с тревогой посмотрела на меня:
— Скажите, как там Спиря? Я места себе не нахожу. Пыталась попасть к нему в госпиталь, но меня не пустили.
— Все будет хорошо, — успокаивающе улыбнулся я. — Но на это потребуется время. Я только что говорил с целителем, прогноз довольно благоприятный.
Я не видел смысла расстраивать девушку.
— Но когда я смогу его увидеть?
Муромцева осторожно коснулась моей руки. Она не кокетничала напрямую, но уверенно пользовалась своим обаянием, чтобы добиться желаемого.
— Как только целители разрешат, я сразу же вам сообщу, — улыбнулся я. — Вы говорили про какого-то свидетеля. Я бы хотел его увидеть.
— Идемте, — вздохнула Муромцева, убирая руку. — Макс сейчас в гримерке.
Она была не только симпатичной, но и умной девушкой.
Екатерина повела меня путаницей лестниц и переходов на один из верхних этажей театра и остановилась перед неприметной обшарпанной дверью, на которой не было никакой таблички. Дверь выходила в длинный коридор, и терялась среди множества таких же дверей.
— Это здесь, — сказала она.
Уверенно постучала и, не дожидаясь ответа, сразу же распахнула дверь.
— Макс, это мы! Входите, ваше сиятельство!
— Катька, нельзя же так врываться! — ответил ей обитатель гримерки.
Он сидел, неудобно скрючившись на табурете, как будто только быстро спрятал что-то под трюмо.
Мужчина средних лет в ярко-желтом клоунском костюме, который контрастировал с печальным выражением лица артиста.
Увидев меня, он выпрямился и поднялся с табурета.
— Макс Томильский.
Мужчина с достоинством наклонил голову.
— Граф Воронцов, — улыбнулся я.
Мельком взглянул под трюмо и заметил горлышко бутылки, на которое упал блик от лампы, висевшей под потолком.
Томильский перехватил мой взгляд и недовольно поморщился.
— Это для вдохновения, — сказал он. — Один глоток, не больше.
— Меня это не касается, — улыбнулся я. — Госпожа Муромцева сказала, что вы видели Спиридона Ковшина в тот вечер, когда он пропал. Во сколько это было, и при каких обстоятельствах?
— Это было не вечером, а ночью, — хриплым голосом поправил меня Томильский. — Как раз третий акт шел. Я уже освободился