– Не стоит кричать, – шепнул он при этом. – Если нас застукают вместе на пике Цинцзин, боюсь, доброе имя учителя уже ничто не спасёт.
«О какой репутации ты говоришь, непочтительный юнец? Можно подумать, ты от неё хоть что-то оставил!»
– Я же сказал, что вернусь за вами, – добавил Ло Бинхэ. – Мы не виделись так долго – учитель скучал по этому ученику?
Самым верным ответом на этот вопрос в обычное время стал бы удар коленом в низ живота, чтобы скинуть этого хулигана на пол, а потом стоило, оправив одежды, бросить высокомерное: «Нет».
Но восставший перед глазами образ одиноко стоящего на коленях посреди Бамбуковой хижины Ло Бинхэ, который поднимает чашку, чтобы тихо отставить её в сторону, не дал ему этого сделать.
Прикрыв глаза, Шэнь Цинцю молча кивнул.
Глава 20
Перед боем
Похоже, сам Ло Бинхэ ожидал, что ему двинут вместо ответа, – он так и замер, искренне оторопев, когда учитель кивнул.
Тут-то до Шэнь Цинцю дошло, что он натворил, а также как, должно быть, воспринял этот кивок его ученик, – и тут же преисполнился желанием немедленно убить свидетеля своего позора, а потом убиться самому.
«Нет-нет-нет, это не то, что ты подумал! – мысленно взревел он. – Дай мне объясниться!»
Само собой, Ло Бинхэ не дал ему такой возможности – крепче обхватив учителя, он выдохнул севшим голосом:
– …Учитель правда скучал по этому ученику?
Шэнь Цинцю нахмурился, не удостоив его ответом. Однако Ло Бинхэ не собирался сдаваться:
– Правда скучал? – повторял он, задыхаясь.
«Эй, гений, ты же сам заткнул мне рот! – возмутился про себя Шэнь Цинцю. – Даже пожелай я ответить, всё равно не смог бы!»
Всё, что ему оставалось, – это кивать либо мотать головой.
Решив подурачиться, Шэнь Цинцю попробовал и то, и это в разной последовательности – однако Ло Бинхэ не унимался, встревоженно повторяя:
– Так учитель скучал или нет?
Видя, что в глазах ученика закипают слезы, Шэнь Цинцю наконец признал поражение.
Его охватило невыразимое чувство отстранённой печали. На кону стояло его старое доброе достоинство, а потому он долго колебался, прежде чем вновь кивнуть.
На сей раз он имел возможность убедиться в этом воочию: в то самое мгновение у Ло Бинхэ перехватило дыхание.
В его зрачках затеплилась слабая искра, постепенно затопившая сиянием его глаза, лицо, а затем и всё тело, – и вскоре ликование обуяло его всего со стремительностью степного пожара.
И когда Шэнь Цинцю решил, что теперь Ло Бинхэ точно не сможет сдержать слёз радости, тот опустил голову и медленно отнял закрывавшую рот ладонь.
А после этого принялся обнимать учителя так, словно не видел его целый век.
Наконец-то вернув себе возможность нормально дышать, Шэнь Цинцю выдавил сквозь стиснутые зубы:
– …Прекрати… безобразничать…
– Я тоже очень тосковал по вам – очень, очень тосковал, – бормотал Ло Бинхэ, не обращая на его протесты никакого внимания. – Не было ни единого мгновения, когда я не думал бы об учителе…
При этих словах воздух, наполнивший было грудь Шэнь Цинцю, мигом улетучился, словно из продырявленного шарика.
Распластанный на бамбуковой лежанке, будто дохлая рыбина, он, махнув на всё рукой, бездумно уставился на потолок собственной хижины.
– Если ты так сильно тосковал, – наконец вздохнул он после продолжительного молчания, – то почему же не искал учителя в Царстве снов все эти дни?
На него в упор уставились тёмные влажные глаза Ло Бинхэ.
– Разве учитель не полагает, что я чересчур навязчивый?
Липнет к нему круглый день, липнет во снах, двадцать четыре часа в сутки только и делает, что маячит перед глазами; навязчивый – не то слово!
Однако в какой-то момент, утратив бдительность, Шэнь Цинцю… попривык к этой навязчивости, что ли?
Как он вообще до этого докатился?
– Раз ты сам это сознаёшь, – суховато ответил Шэнь Цинцю, – отчего же не пытаешься себя сдержать?
– Что ж, учитель не раз отворачивался от меня прежде, – признал Ло Бинхэ. – Так что если я докучаю учителю – так тому и быть.
При этих словах сердце Шэнь Цинцю невольно сжалось.
Насколько же Ло Бинхэ должен быть к нему привязан, чтобы сказать такое?
После всего, что ему довелось вынести за годы ученичества у оригинального Шэнь Цинцю, стоило проявить к нему каплю участия – и он готов в одночасье забыть все обиды и впустить его в своё широко распахнутое сердце.
После того, как Шэнь Цинцю беспечно разбил это хрустальное сердце, Ло Бинхэ вновь бережно склеил его – осколок к осколку, словно образцовая младшая жена, и, наполнив надеждой, вновь вручил его учителю – лишь для того, чтобы тот снова разбил его, и так до бесконечности…
– Всякий раз, когда я видел учителя рядом с другими на хребте Цанцюн, он так счастливо улыбался – оттого я думал, что он совсем по мне не скучает… – тихо пожаловался Ло Бинхэ.
«Знал бы ты, что глава пика Шэнь так долго носил маску бесстрастной невозмутимости, что это вошло в привычку – в особенности когда он находится на хребте Цанцюн, – мысленно посетовал Шэнь Цинцю. – Едва ли это было полноценной улыбкой – скорее лишь загадочной и неуловимой полуулыбкой. А если даже и улыбка – то она, растягивая губы, не затрагивала душу, не давая остальным разглядеть то, что крылось за ней. Или же это и вовсе была улыбка через силу, призванная обмануть окружающих. Как бы то ни было, всё это – сплошная фальшь; неужели ты и вправду не способен отличить притворную улыбку от искренне счастливой?»
– Что за глупости, – недовольно отозвался он вслух.
– Это верно, что учитель никогда не даёт воли чувствам, – признал Ло Бинхэ. – Но я всегда знаю, когда в глубине души он улыбается.
«Лёжа на мне пластом, ведёшь себя будто капризная девчонка, которая жеманничает, накручивая на пальчик прядь волос! – возмутился про себя Шэнь Цинцю. – Ты что, школьница?»
– Ничего-то от тебя не скроешь, ты та ещё заноза в заднице [141], – закатил он глаза.
– Я не хочу быть занозой, – запротестовал Ло Бинхэ.
Шэнь Цинцю двинул его по руке, которую ученик запустил было в его волосы, словно прихлопывая комара:
– Ну и чего ты от меня добиваешься? Кому, по-твоему, этот учитель улыбался?
Он успел многократно пожалеть, что задал этот вопрос, шлёпая ученика по руке при каждом слове, пока тот старательно