Юэ Цинъюань, видите ли, ни с того ни с сего был пронзён десятью тысяч стрел – и всё тут! Помашите ручкой!
С самого своего появления Нин Инъин скромно стояла в сторонке, потупив взгляд; заметив это, Шэнь Цинцю подозвал её к себе:
– Что случилось?
Медленно приблизившись, она уставила на него красные, словно у крольчонка, глаза и, хлюпая носом, прогнусавила:
– Учитель, теперь, когда вы наконец вернулись, пожалуйста, не бросайте нас больше, хорошо?
Слёзы вновь хлынули из её глаз, повергнув Шэнь Цинцю в пущую растерянность. Сам он редко давал волю слезам – разве что когда совсем невмочь – как же так вышло, что его ученица то и дело заливается слезами, будто осыпающая землю лепестками груша [146]?..
Под воздействием этой сцены сердце Мин Фаня также преисполнилось печали.
– Учитель! – принялся всхлипывать он вслед за Нин Инъин.
Право слово, если плач девушки ещё можно счесть поэтичным, то когда ревёт здоровый парень – это уже чересчур!
При виде хлюпающих носом молодых людей Ци Цинци не удержалась от новых попрёков:
– Вот, полюбуйся, до чего ты довёл своих учеников! Неужто у тебя за них совсем сердце не болит? Можно подумать, у тебя один-единственный ученик! Что, никто, кроме этого неблагодарного недоноска, не заслуживает твоей заботы?
Ласково похлопывая Нин Инъин по спине в попытке хоть немного её утешить, Шэнь Цинцю возмутился:
– С каких это пор я забочусь только о нём?
Отпив больше половины чашки, Лю Цингэ прикрыл глаза:
– Раз вернулся, просто останься здесь. Не уходи больше.
Шэнь Цинцю ограничился сухим:
– Угу.
Похоже, это наконец-то удовлетворило Ци Цинци. Лю Цингэ как раз собирался что-то добавить, когда его лицо внезапно заледенело, а брови сурово сдвинулись.
Почуяв перемену в его настроении, все собравшиеся в едином порыве схватились за висящие на поясе мечи. Лю Цингэ молнией метнулся к окну, и сердце Шэнь Цинцю, подскочив, застряло где-то в горле.
Лю Цингэ рывком распахнул створки окна – за ними открылось безмятежное, усеянное редкими звёздами небо, осенённое сиянием луны, тихо шептались под ветерком листья густой бамбуковой рощи. Ни единой живой души.
Ну разумеется, не такой уж Ло Бинхэ дурак, чтобы торчать тут под окнами, ожидая, пока его обнаружат, – конечно же, он уже далеко отсюда. Убедившись, что опасности нет, все тотчас расслабились.
– Шисюн Лю, – спросил Му Цинфан, – что вы там увидели?
Однако вместо того, чтобы обернуться, Лю Цингэ вытянул руку, словно пытаясь поймать что-то падающее с неба.
После продолжительного молчания он наконец повернулся к остальным:
– Снег пошёл.
* * *
За всю эту ночь Шэнь Цинцю так и не сомкнул глаз. Наутро, едва заслышав сигнальный колокол, он вихрем вылетел из Бамбуковой хижины.
Бой набата нарастал, его тревожный звон эхом отражался от вершин хребта Цанцюн, разносясь в горах. Адепты всех пиков по Радужному мосту устремлялись на пик Цинцзин, а с него – на пик Цюндин, чтобы выстроиться там перед Главным залом. Несмотря на обилие людей, на площади царила мёртвая тишина.
Успокоив своих учеников, Шэнь Цинцю поспешил в Главный зал, где был установлен хрустальный экран более чжана в высоту. Под ним с печатью суровой сосредоточенности на лицах собрались все главы хребта Цанцюн – за исключением главы пика Аньдин, которого замещал один из учеников.
Экран показывал широкое речное русло, окружённое лесистыми горами, зеленеющими полями и пятнами белых кровель – разрозненными или собравшимися в селения.
– Это – среднее течение реки Ло, – поведал Юэ Цинъюань. – Взгляните на небо.
И правда – над этим мирным пейзажем нависал распахнутый зев пещеры, полной зловещей тьмы, из которой вырастали угольно-чёрные горы причудливой формы, более всего походящие на испещрённый дырами перевёрнутый череп – его пустые глазницы бесстрастно взирали с высоты на копошащихся внизу людей сквозь завихрения сгущающихся туч.
Тот самый демонический хребет Майгу.
– Согласно донесению, это началось прошлой ночью, – сообщил Юэ Цинъюань. – Сперва появилась одна каменная глыба, но менее большого часа спустя она разрослась до целого хребта.
Кто-то из глав пиков потрясённо воскликнул:
– Менее большого часа? Это… чересчур быстро!
Ошибаетесь, это совершенно нормальная скорость для сшивания двух миров; в конце концов, Тяньлан-цзюнь и вправду выбрал самое лучшее время и место, если верить оригинальному роману. Если не вмешаться, то какие-то полдня спустя эта красота распространится по всей округе, а за два дня миры полностью сольются; это всё равно что распороть две картины на лоскуты и наспех сшить из них новую, не слишком приглядную на вид, всю в грубых швах и прорехах, но единую.
Лю Цингэ скрестил руки на груди, прижимая к себе меч:
– Тогда нам следует поторопиться.
– Каждый из глав пиков должен отобрать две трети учеников внутреннего круга, которых он возьмёт с собой, – принялся раздавать указания Юэ Цинъюань. – Встречаемся в среднем течении реки Ло половину большого часа спустя.
Повинуясь приказу главы школы, его подчинённые моментально рассеялись: то, что половину большого часа спустя они уже должны прибыть на место, оставляло им менее десяти минут на сборы. Шэнь Цинцю также двинулся было к своим, чтобы произвести отбор, но тут его окликнул Юэ Цинъюань:
– А ты останешься здесь.
– Шисюн, вы же знаете, что я должен быть с вами, – обернулся к нему Шэнь Цинцю.
– Шиди, – спросил Юэ Цинъюань, – что тебе ещё известно, помимо времени и места начала слияния?
– Чтобы остановить слияние, – медленно произнёс Шэнь Цинцю, – прежде всего требуется извлечь Синьмо – сейчас он вонзён в сердце хребта Майгу, и рядом с ним должен неотлучно находиться Тяньлан-цзюнь, чтобы вливать в него энергию.
Итого у них оставалось две возможности:
1) уничтожить Синьмо;
2) убить Тяньлан-цзюня.
– Ты останешься охранять хребет Цанцюн, – продолжал настаивать Юэ Цинъюань.
Шэнь Цинцю хотел было вновь возразить, но глава школы воздел руку, сложив пальцы в печать, словно собирался запереть непокорного шиди прямо в Главном зале.
Похоже, Юэ Цинъюань в самом деле был готов прибегнуть к силе!
Шэнь Цинцю напряжённо выпрямился, размышляя, стоит ли ему схватиться за Сюя, протестуя против подобного произвола, но в этот момент с улицы послышался нестройный хор множества испуганных голосов, и оба устремились туда. Увидев, на что указывают столпившиеся на площади адепты, Шэнь Цинцю тихо ахнул.
Небосвод над хребтом Цанцюн застили красные как кровь облака, продолжающие накатывать необоримым приливом. Небо прорезали огненные вспышки, и наземь посыпались пылающие каменные глыбы сродни метеорам.
Не меняясь в лице, Юэ Цинъюань сложил пальцы в печать, и Сюаньсу протяжно завыл в ножнах. Шэнь Цинцю в