Ни одна из оценок достижений профессора Боаса не будет полной без упоминания его преподавательской деятельности. Как понимание Боасом систематизации сформировалось под влиянием полученного им образования, так и методы его преподавания остались, по сути, европейскими. Он считал само самой разумеющимся, что студент – это человек, который посещает колледж или университет, потому что хочет учиться, который способен выяснить самостоятельно все, что хочет знать, и даже то, что поначалу не хотел, но чем заинтересовался в процессе поиска. Хотя такое определение не совсем соответствует американскому, оно принесло отличные результаты на практике, потому что Боас поощрял любознательность студента, подсказывал ему, как удовлетворить любопытство, и, что самое главное, взращивал в нем желание достичь большего. Боасу удалось добиться этого как в случае студентов первых курсов, так и тех, которые писали под его руководством докторскую диссертацию.
Одной из главных радостей преподавательской карьеры Боаса был курс, который он вел в Барнардском колледже. Боас как-то раз сказал мне, что если бы ему пришлось прекратить вести все курсы, кроме одного, то он выбрал бы именно этот. Судьба распорядилась иначе, и, насколько я помню, последним курсом, который вел Боас, стал знаменитый курс по методологии. Веру Боаса в молодежь можно проиллюстрировать следующей короткой историей. Меня почему-то вывела из себя несусветная глупость, которую брякнула одна из девушек в Барнардском колледже, и произошел следующий диалог:
– Полно вам! Они еще молоды! – воскликнул Боас.
– Вот именно, что молоды! – ответила я с отвращением в голосе.
– Но разве это плохо? – спросил с нажимом Боас. То же он мог бы сказать в ответ на фразу «Он всего лишь человек!».
Непреложная вера Боаса в человека, не в представителя биологического вида, а в человека как личность, – это основная причина, почему он его изучал, она же ответственна за то, что Боас так никогда и не принял теорию неизбежности. Человек наследует определенные черты, не подлежащие изменению, но вполне возможно, что именно среда создает Джуков или Кэлликэков [50]. Среду можно изменить, она носит социальный характер и не предопределена. Так давайте ее поменяем и посмотрим, что произойдет. В этом подходе много от теории психического единства человечества, но Боас никогда не признавал ничего из того, что могло бы быть недостойным стать частью этого единства. Вот как он уточняет свое высказывание о психическом единстве: «Нужно остановиться и задуматься, прежде чем принять на веру громогласное утверждение, будто сходство этнических феноменов во всех случаях объясняется одинаковым характером работы человеческого разума…» [51]. Далее Боас подчеркивает, что разум человека способен работать аналогичным образом при одних и тех же обстоятельствах, но обстоятельства редко бывают одинаковыми, и, более того, многими из них можно управлять. Таким образом, в реальности почти ничто не говорит о возможности единства психики.
Поскольку Боас не делал поспешных обобщений, его вместе со многими ранними учениками обвиняли в излишней критичности, поскольку они развенчивали обобщения, которыми спокойно пользовалось большинство людей, обобщения, которые на деле никогда не были подтверждены, а при тщательном их рассмотрении и не могли быть. Со стороны Боаса такой подход носил не деструктивный, а конструктивный характер, ведь нельзя строить знание на гнилом основании, и важнее сначала избавиться от последнего, а затем начать копать траншею под фундамент. Другая особенность методов Боаса состоит в том, что он никогда не приходил к очевидному обобщению или к такому широкому заключению, которое не имеет никакого значения. Следовательно, он рассматривал и находил несостоятельными географический детерминизм, формулировки экономического детерминизма, согласно которым мы должны есть, чтобы жить, психологические законы, которые говорят нам, что половое влечение первично, и тому подобное. Боас не придумал слово «функционализм» и не верил, что оно породит «законы», которые можно применить на практике. Изучение «обстоятельств» и их комбинаций доказало его математическому уму, что тщетно ожидать, будто конкретная комбинация станет повторяться как минимум очень часто. Однако его основной метод был «функциональным», поскольку в 1896 году он писал: «Есть и другой метод (помимо сравнительного), который во многих отношениях гораздо безопаснее. Подробное изучение обычаев применительно к общей культуре племени, которое их практикует, в сочетании с исследованием географического распределения этих обычаев среди соседних племен почти всегда дает нам возможность со значительной точностью определить исторические причины, которые привели к формированию рассматриваемых обычаев, и психологические процессы, которые участвовали в их создании» [52]. В этой цитате признается функционализм, но не как самоцель, а как средство достижения цели, и в то же время учитывается влияние соседских отношений. Именно это Боас понимал под историей. Далее он включает сюда попытку проникнуть в мыслительные процессы, которые, по его мнению, могут быть поняты с помощью знаний о том, что происходило в условиях изменений. Это относится как к фольклору, так и к лингвистике или этнологии.
Если говорить кратко, то Боас дал нам поразительные факты и методы, всегда облеченные в язык, который отвергает броские слова, но льстит читателю предположением, которое тот сможет и захочет истолковать. Для Боаса человек – это проблема, вызывающая все больше и больше опасений, прогресс неизбежен, но не ограничивается какой-то конкретной группой и не должен развиваться неким определенным образом. Как следствие, прогресс во многих отношениях находится под контролем человека, который может действовать мудро или неразумно. Выбор в конечном итоге зависит от его знаний и умения мыслить разумно.
Барнардский колледж, Колумбийский университет
Дж. Олден Мейсон
Франц Боас как археолог
Каким бы ни был статус археологии на сегодняшний день, она точно не считалась наукой 60 лет назад, когда Франц Боас приступал к работе в области антропологии, – и, следовательно, он отказывался признавать ее таковой. В этом Боас был не одинок. Многие из крупных имен в американской антропологии того времени, такие как Дэниел Бринтон и Джон Пауэлл, мало интересовались археологией или не интересовались ею вовсе. Некоторые интеллектуальные гиганты вроде Уильяма Холмса и Фредерика Патнема провели археологические работы, которые и по сей день считаются классическими, однако по большей части типичный археолог