Лена сбегала за Дорошиным, и теперь они оба слушали рассказ Павлы Киреевой в надежде, что он прольет свет на тайну девочки с портрета.
– Мой дед очень дорожил этой картиной. Говорил, что он по ней сверяет свои поступки. Будто бы эта девочка на портрете – его внутренний камертон. Если он поступает правильно, то она улыбается, а если нет – хмурится. Так не бывает, конечно, но в детстве я в это верила и часто бегала в ту комнату, где висел портрет, чтобы посмотреть, одобряет меня девочка или нет.
– А при каких обстоятельствах ваш дед приобрел эту картину?
– Нет, что вы, он ее не покупал. Она ему досталась от его бабушки. Ее звали Ульяной, и родилась она еще в конце девятнадцатого века. У деда сохранилась ее фотография, сделанная незадолго до свадьбы. Уже после революции, конечно. Красивая была женщина. Дед уверял, что я очень на нее похожа. Какое-то сходство, судя по фотографии, есть, конечно, но не стопроцентное.
– А кто изображен на портрете, он знал?
– Да, конечно. Ему бабушка Ульяна все-все про нее рассказывала. Эту девочку звали Лизой, а мать Ульяны, Ольга Петровна, была ее няней.
– Няней? – переспросила Лена.
– Да. Лиза из дворянской семьи, где у всех детей тогда были няни. Ульяна рассказывала, что девочка и ее брат рано остались сиротами и опекунство над ними установил их дядя, он был адвокатом. Он и нанял Ольгу Петровну присматривать за девочкой. Она проводила с ней целые дни, в то время как Ульяна скучала дома без матери. Поэтому в детстве она Лизу ненавидела. Ревновала Ольгу Петровну к воспитаннице. А та девочку просто жалела. Мало того, что без родителей осталась, так еще и дядя с ней был жесток. Лиза боялась его до ужаса. Все время просила няню не оставлять ее с ним наедине. Потом случилась революция, дядю то ли арестовали, то ли расстреляли. Говорили, что он владел какими-то несметными сокровищами, которые спрятал от национализации, чтобы не отдавать. Потом Лиза переехала в Москву, а Ольга Петровна, разумеется, поехала с ней и Ульяну с собой прихватила.
– Откуда переехала?
– Так из Рыбинска. Они все в Рыбинске жили и только после революции в Москву перебрались. Лиза быстро вышла замуж, да и Ульяна тоже, за красного командира. Жизнь у нее была довольно трудная, помоталась она по военным гарнизонам в Средней Азии. В Туркменистане они долго жили. Потом муж Ульяны в Испании очутился, там его и убили. Она осталась одна с дочерью, матерью моего дедушки. Та как раз школу оканчивала, мечтала стать врачом, так что они приехали в Москву, к Ольге Петровне.
Лена слушала внимательно, хотя пока не понимала, каким образом эта история может иметь отношение к случившемуся убийству. Да и при чем тут портрет, тоже оставалось неясным.
– Ольга Петровна все эти годы жила в семье Лизы. Та как сыр в масле каталась. Ее муж имел доступ и к закрытым распределителям, и вообще ко всяким «плюшкам» от власти. Правда, приютить Ульяну с дочерью у себя он отказался, но выбил им какую-то комнату в коммуналке, которая давала право на прописку. Ну и деньгами помогал, не без этого. Точнее, Лиза помогала. У нее своих детей не было, поэтому мою прабабку она привечала. Она, кстати, тоже была Павла. Меня в ее честь назвали. Прабабушка институт окончила и сразу на фронт ушла, когда война началась. Все четыре года она в санитарном поезде прослужила. Раненых оперировала. А за одного из них потом замуж вышла, после войны уже. А в сорок шестом году мой дед родился.
Об истории своей семьи Павла Киреева рассказывала с явным удовольствием.
– А картина? – постаралась сократить ее рассказ Лена, но муж взглянул на нее с явным неудовольствием. Он повествование молодой женщины слушал так внимательно, как будто в нем содержалось что-то очень важное.
– А картину нарисовал муж Лизы. Он был художник. Они встретились, когда она еще была совсем девочкой. Он написал ее портрет и увез его с собой. На память. А потом, когда Лиза с Ольгой Петровной очутились в Москве, они встретились и между ними вспыхнуло чувство. Или они еще в Рыбинске встретились и вместе в Москву приехали… Я точно не помню. Там была еще какая-то трагедия, кто-то умер, Ульяна никогда не рассказывала подробностей. В общем, портрет висел у них в доме. Дед там в юности бывал, навещал Ольгу Петровну, пока она жива была. Она до девяноста лет дожила, представляете? Умерла в то лето, когда дед институт окончил. После этого он уже, конечно, к Лизе в дом не ездил. А вот Ульяна там бывала. И незадолго до своей смерти Лиза и подарила ей свой портрет. А она его уже деду отдала.
– Если учесть, что с большой долей вероятности портрет принадлежит кисти Алексея Никанорова, значит, изображенная на нем девочка Лиза стала его женой. И получается, что ее няня Ольга Петровна, приходящаяся вам, Павла, дальней родственницей, значительную часть прожила в этом самом доме. И именно сюда наведывался ваш дед. И именно здесь висел портрет, который мы имели счастье купить. Или вы об этом не знали?
Павла выглядела потрясенной.
– Не знала! – воскликнула она. – Дед, конечно, упоминал, что его прабабка жила где-то на Соколе, но не в подробностях. Он вообще больше про бабушку Ульяну рассказывал, потому что очень ее любил. Да и то нечасто рассказывал. Может, раз или два. Когда я про портрет спросила.
– А может быть, вы все знали? И ваше знакомство с Гришей было неслучайным? Может быть, вы стремились попасть именно в этот дом?
Дорошин сверлил Павлу острым взглядом, под которым она ежилась, до того ей было неуютно. И чего он пристал к девочке?
– Ты чего пристал? – спросила она мужа.
– Дело в том, что в книге Бенуа, которую ты мне принесла, я обнаружил вот этот листок бумаги. В том, что запись сделана рукой Эда, я уверен. Слишком хорошо знаю его почерк, читал экспертные заключения, которые он писал от руки до того, как в обиход вошли компьютеры.
Он достал из кармана и протянул ей небольшой лист бумаги для записей, на которой было написано только одно слово: «Павла» – и стоял большой вопросительный знак.
– Эдика тревожило что-то, связанное с домом и с его бывшими обитателями. И похоже, он подозревал, что с вашим, Павла, появлением в его семье не все чисто.
– Но это же глупость! – вскричала молодая женщина. – Бред. Мы с Гришей