Известия о Томасе показали Уильяму и Эллен, что могло случиться с ними, если бы план бегства не удался. Они поняли, что произойдет, если рискнуть вернуться в Америку. А тем временем в прессе появились другие письма, написанные в Джорджии и Бостоне, и письма эти окончательно исключили для Крафтов возможность возвращения [700].
Переписка началась весной, когда бостонский предприниматель Дж. С. Хастингс лично написал Роберту Коллинзу с просьбой назвать цену Эллен. Коллинз не впервые получал такие предложения, однако у него были основания отнестись к письму серьезно. С точки зрения бизнесмена, это свободные деньги. Коллинз знал: шансы вернуть Эллен стремятся к нулю. По сути дела, сделка могла стать для Крафтов гарантией: они смогли бы вернуться в Америку, не боясь преследования.
Важно и то, что Хастингс не был ярым аболиционистом. Он написал Коллинзу с сочувствием. Он рассказывал, что, судя по словам Коллинза, тот человек гуманный. Хастингс ясно дал понять, что и сам, и другие бостонцы целиком и полностью поддерживают закон о беглых рабах: «Исполнение закона не вызывает ни малейших сомнений. Мы можем и готовы его исполнять». Хотя имя Томаса Симса в письме не упоминалось, было совершенно ясно, какое дело имеет в виду автор.
Крафты же бежали до принятия закона. Поэтому, по мнению Хастингса, можно сделать исключение. Коллинз ответил вежливым, но решительным отказом. Дело не в деньгах и не в его желании вновь сделать Эллен рабыней, он не мог сказать о ней ничего плохого. (Другое дело Уильям: Коллинз винил его в «похищении рабыни Эллен».) Важен прецедент и принцип – и власть. Коллинз настаивал на праве рабовладельца предлагать свободу как дар. «Хороший раб, – писал он, – может получить свободу, не сбегая от хозяина». Это неправда. В Джорджии освобождение было невозможно: таких, как Эллен, сколь бы «хорошими» они ни были, никогда не освобождали – лишь продавали [701].
В практическом отношении письмо Коллинза ничего не меняло, поскольку Крафты были категорически против выкупа их свободы. Зато оно окончательно закрыло дверь. Другие рабовладельцы заключали подобные сделки – так выкупили свободу Дугласа и несколько лет назад Уильяма Уэллса Брауна. Коллинз показал всему миру, что не согласен расставаться со своим правом хозяина. Уильям и Эллен никогда не вернутся в Америку – по крайней мере, пока он жив. Чтобы они стали свободными, Коллинз – или само рабство – должен умереть.
Сколь бы мучительным ни было прошлое, теперь Крафтам нужно было думать о будущем в Англии, где они стали не гостями, а постоянными жителями. Чем заниматься, как жить – не несколько недель или месяцев, а постоянно? Эти вопросы давно откладывались, а теперь становились все более актуальными, особенно когда друзья-аболиционисты требовали ответа.
Несколько недель они колесили по западной Англии: Тонтон, Бриджуотер, Глостер, Челтенхэм, Эксетер, Бат… Оттуда направились в Уэльс. Эстлины пристально следили за ними и постоянно писали. Весна сменилась летом, Эстлины перестали скрывать раздражение. Их раздражала не Эллен, а Уильям, которого они считали чрезмерно настороженным и неподатливым, даже неразумным. Им казалось, это он настроен против Оккама, а Эллен готова поехать, – хотя они вполне могли выдавать желаемое за действительное [702]. Сколь бы серьезны ни были разногласия, Крафты и Браун всегда были командой. Доктора Эстлина восхищало, что друг о друге они отзывались исключительно позитивно, хотя он считал, что если бы не «необыкновенно добрый характер» Брауна, отношения сложились бы не так гладко.
Тем не менее над мрачной арией Коллинза, над еще более суровыми напевами Джорджии, над раздраженным хором аболиционистов смело и уверенно возвышался голос Эллен. Обращаясь к собравшимся в аристократических гостиных и больших залах, беседуя с дамами наедине, пожимая руки и осваиваясь в чужой стране, она снова и снова повторяла: «Как бы я хотела, чтобы меня сейчас видела моя прежняя хозяйка!» Мы не знаем, говорила ли она о миссис Смит, которая подарила ее дочери на свадьбу, или о единокровной сестре, миссис Коллинз. Вполне возможно, она имела в виду обеих.
В конце весны в Бристоле прозвучала новая песня. Вскоре после получения известий о судьбе Симса, в тот самый день, когда Дж. С. Хастингс написал Роберту Коллинзу, миссис Мичелл замерла на лестнице, услышав, как Эллен поет: «Я больше не рабыня» [703].
Эллен пела песню «Триумф беглеца». Завершалась она такими словами:
Тиран! Ты лишил меня
Дома, друзей, всех наслаждений жизни;
Теперь навсегда я оставила тебя.
И мы больше никогда не встретимся.
Радость, радость, светлая, как утро,
Сейчас, прямо сейчас на меня прольется,
Надежда, надежда передо мной забрезжила,
Я больше не рабыня!
Великая выставка [704]
Если бы прежние хозяйки Эллен смогли ее увидеть, то были бы поражены. Она готовилась к грандиозному событию: великой выставке достижений промышленности всего мира. В день открытия, 1 мая, сама королева Виктория прибыла в лондонский Гайд-парк в сопровождении главного архитектора выставки, ее супруга принца Альберта. Их окружали гвардейцы в красных мундирах. Съехались знаменитости и правители всего мира. (Был даже капитан китайской джонки, по экзотическому шелковому одеянию его приняли за высокопоставленного чиновника, и он ухитрился попасть даже на официальный групповой портрет.)
Целью выставки была демонстрация великих достижений мировой промышленности и технологий; не продажа или обмен, а показ возможностей человеческого гения, воплощение мечты о том, чего можно достичь. Цены на билеты эту цель отражали. Сначала стоили дорого, а потом появились еженедельные «шиллинговые дни», что дало возможность любому увидеть чудеса света всего за шиллинг.
Выставку называли восьмым чудом света. Здесь можно было увидеть пульсирующие механизмы любого рода: молотилки, швейные и стиральные машины, хлопкопрядильные механизмы, даже машины для чистки обуви, то есть все, что могло облегчить тяжкий труд человека. Была машина, которая распечатывала заклеенные конверты. Был некий гибрид рояля и скрипки, на котором мог играть один исполнитель. Были постели, которые будили спящих, попросту переворачиваясь. Наибольший интерес вызвал печатный пресс Illustrated London News, способный печатать пять тысяч экземпляров газеты в час, – и печатал огромное множество фотографий Эллен в мужской одежде.
Специальный раздел посвящался средствам передвижения: блестящий фаэтон в форме раковины, мощные локомотивы, и даже подводная лодка. А еще демонстрировали настоящие сокровища со всего мира, в том числе 191-каратный бриллиант «Кохинор». Драгоценности держали в клетках, словно диких зверей.
Чудом света