Он видел, сколько нежности и тепла лучилось из каждого её движения. Маргарита приглаживала коротко стриженые волосы, поправляла майку, теребила руки. А мальчик-мужчина с наивными голубыми глазами улыбался, часто кивал и вертел головой. Они вышли в сад прямо из дверей столовой и отправились неторопливо по тенистым аллеям. Дождь кончился, и над клумбами вместе с испаряющейся влагой потянулся аромат петуний, флоксов и гладиолусов. Они направились, неторопясь по садовым тропинкам к плетёной веранде.
– Это мой мальчик, мой сынок, Игорёк, – рассказывала женщина, как будто продолжала некогда прерванный разговор. – Ему сегодня исполнилось двадцать лет.
Павел на секунду остановился и уставился на Риту:
– Ты что его скрывала всё это время? Как тебе это удавалось?
– Осуждаешь?
Её глаза наполнились слезами, но она не отводила глаз, а наоборот как-то пристально и с испуганной настороженностью заглядывала ему в душу.
– Да кто же я такой, осуждать, кого бы-то ни было, особенно тебя!
– Я родила его сразу после окончания института от такого же молодого, неопытного студента. Мы учились вместе в Институте культуры, он на отделении режиссёр самодеятельного театра, а я на хореографии здесь, в Питере. Мы встречались около месяца, а потом решили снять квартиру и жить вместе. Он коренной москвич из состоятельной, благополучной семьи, я же из небольшого, сибирского городка. Росла в доброй, не очень богатой семье, но после первого курса родителей не стало. Осталась только бабушка. Ни его родители, ни моя бабуля понятия не имели о том, что у нас будет ребёнок. Большой живот появился в тот момент, когда пришло время сдавать Госы, и защищать дипломную работу, – Маргарита улыбнулась, вспомнив те дни. – Можешь себе представить, как умилялись, глядя на меня экзаменаторы. Никто на решился особенно давить вопросами – а вдруг я начну рожать прямо в аудитории? Родных решили поставить в известность, как только появится ребёнок. Через год стало понятно, что у мальчика проблемы с психикой. Мы, неопытные, наивные родители, надеялись, что всё можно решить и исправить, носились по докторам и клиникам, но у сына проявилось врождённое психическое заболевание. Отец ребёнка вообразил себя Мейерхольдом, Товстоноговым и Вахтанговым в одном лице. Работать с заводской самодеятельностью полагал делом не достойным для такого талантища, каким он себя считал, он рвался к профессионалам – бегал по театрам и киностудиям. Потом решил, что этот город не имеет столько возможностей, сколько имеет Москва, тем более родители забрасывали его звонками и письмами – звали домой. Да и вообще скоро ему наскучили и наш ребёнок и бесконечные скитания по больницам, мы превратились в обузу, тормозящую его неуёмную, творческую энергию. Он уговорил меня потерпеть немного и как только он встанет на ноги, найдёт работу, то сразу же заберёт нас с Игорьком. Я поверила, – Рита покачала головой. – У меня не было другого выхода. Сначала он присылал кое-какие деньги, а потом и вовсе исчез из нашей жизни. Мы так и не успели зарегистрироваться. В какие-то моменты я впадала в отчаяние и не знала, как жить дальше без денег, без поддержки. К тому моменту бабушка стала старенькой, и просить помощи у неё язык не поворачивался. Я нашла сиделку для Игорька, а сама устроилась на работу. Что я только не делала! И торговала китайскими шмотками на базаре, и мыла пол в подъездах, а вечерами носилась с разносом в ресторане. Вот тогда меня и заметил Новоскворецкий. Сама не понимаю почему, но он очень быстро решил жениться на мне. Это потом я узнала, что произошла какая-то тёмная история и родители настояли на браке, а я в тот момент попала под руку, – Маргарита смахнула слезы. – Я согласилась, почти не раздумывая. К тому времени я могла спать стоя, мои силы и душевные и физические были на исходе. И потом, вместе с браком я получала прописку.
– А он знал, что у вас есть сын?
– Конечно. И муж поставил условие, что мы ничего не рассказываем родителям, да и вообще никому о ребёнке. Он нашёл вот этот частный приют для содержания пациентов с подобными заболеваниями. Новоскворецкий убедил меня, что это самый лучший вариант – здесь с детьми занимаются, играют, доктора постоянно обследуют и наблюдают за больными. В общем, в приюте гораздо лучше уход, чем дома. Я не быстро, но согласилась, особенно, когда увидела как здесь всё чудесно – питание, обходительный персонал, уют, тепло, этот ухоженный сад. А самое главное, что Новоскворецкий обещал оплачивать весьма крупную сумму за содержание. И он сдержал своё слово. Сначала я надеялась, что здоровье Игорька улучшится под постоянным наблюдением врачей, но все ожидания оказались напрасными. Вскоре он вообще запретил навещать сына, боялся огласки. Как же у него, отпрыска знаменитой, интеллигентной семьи, душевнобольной ребёнок, уж лучше никакого, чем такой. Я рыдала, умоляла его разрешить видеться хоть иногда, но Новоскворецкий был неумолим – его реноме оказалось важнее других человеческих чувств. Персонал пансионата получил чёткие рекомендации, и меня не пускали на порог. Только иногда я могла наблюдать через кованую ограду, как меняется, растёт мой мальчик. И буквально только этот год, когда Стас ослабил контроль, я смогла иногда гулять с Игорьком.
– Почему у вас не появились дети? Наверное, родители Новоскворецкого настаивали на рождении внуков?
– В какой-то миг стало страшно. Я не могла позволить себе иметь ещё больных детей. А вдруг и следующий раз на свет появится ребёнок со страданием в глазах и, как в первый раз все отвернутся от меня муж, друзья, не останется денег и жилья. Я не могла позволить себе пройти вновь через предательство и боль, потому что на всю жизнь только я должна быть опорой вот для этого человечка. Если не станет меня, то мой мальчик никому не будет нужен. Даже если всё сложилось хорошо, то какой матерью я смогла бы считать себя? Один ребёнок в интернате для душевнобольных без семейного очага, материнской любви и ласки, а второй в роскошном особняке, окружённый заботой и вниманием? На содержание Игорька нужны немалые средства. Вот почему я пошла на этот шаг, когда отправила Коровина на встречу с турком. Как раз подошло время