Преступление и наказание в английской общественной мысли XVIII века: очерки интеллектуальной истории - Ирина Мариковна Эрлихсон. Страница 54


О книге
благодаря им он достоин остаться в памяти потомков, даже если бы из-под его пера не вышло ни строчки» [613]. Едва ли Филдинг, равно эксперт в области человеческих отношений, юриспруденции и политике, человек с богатым житейским опытом, питал какие-либо иллюзии относительно своей миссии. «Фальшивомонетчики, проститутки, мелкие жулики и вымогатели сидели на скамье подсудимых вперемешку с убийцами и грабителями. Конечно, среди них были и законченные негодяи. Но тогдашний уровень юриспруденции не позволял уверенно отделить их от горемык и злосчастных жертв общественного распорядка. С самого начала Филдинг показал себя строгим судьей, хотя в нашем распоряжении есть свидетельства, что он в то же время оставался справедлив» [614].

В «Полной истории английской сцены» Ч. Дибдина и газете General Advertiser приводятся два показательных эпизода, демонстрирующих принципиальный, но гибкий, подход Филдинга к исполнению должностных обязанностей. Некто Кенрик, ранее прославившийся злобным пасквилем в адрес Дэвида Гаррика [615], написал сатиру «Радость» (Fun), где были задеты несколько публичных персон, включая Филдинга. Пьеса была поставлена в обход Акта о цензуре 1737 г. в таверне «Дворец» на Патерностер-Роу (Сити). Информация о незаконной постановке немедленно дошла до Филдинга, который вместе с несколькими констеблями «отравил радость мистера Кенрика», арестовав автора, артистов и зрителей прямо в день премьеры. Но Филдинг знал, когда нужно проявить жесткость, а когда снисхождение. Когда же в апреле 1752 г. несколько подмастерьев и служанок сняли комнату в трактире «Черная лошадь» в Стрэнде для репетиции трагедии «Сирота», судья Филдинг выдал ордер на арест констеблю Уэлчу. Как сообщает газета, незадачливые актеры прямо в театральных костюмах были доставлены на Боу-стрит, где судья, учитывая их юность и отсутствие злого умысла отпустил с миром после нравоучительной беседы.

Любые правовые явления и процессы, в том числе правонарушения, подвержены циклическим колебаниям, в которых обязательно наличествует фаза критического состояния: «К примеру, циклический характер преступности достаточно четко эмпирически фиксируется и отражается в теории значительным числом исследователей» [616]. Действительно в обширной криминологической литературе наличествует идея о росте преступности как циклически развивающемся тренде. Циклы динамики преступности – это неизменный элемент правового развития общества, негативная детерминанта, стимулирующая развитие уголовного законодательства и правоприменительной практики. Регуляторами изменений в определении количественных и качественных изменений преступности выступает целый комплекс биологических, социальных, политических и экономических факторов: «В георгианскую эпоху с началом войны количество процессов по обвинению в кражах и разбоях в Олд-Бейли резко уменьшалось, когда как ее окончание знаменовало увеличение числа уголовных преследований. В месяцы, предшествовавшие заключению мира и следовавшие за этим в 1713, 1748, 1763, 1783 гг., были отмечены волнообразным ростом преступности, смертных приговоров, а также всеобщей озабоченностью криминальными проблемами. Короткие периоды послевоенной паники имели долговременный эффект, приводя к существенным изменениям в законодательстве» [617].

В 1972 г. английский социолог Стэнли Коэн ввел и обосновал понятие «моральная паника» [618], прочно вошедшее в терминологию академических дисциплин, изучающих образцы и нормы социального поведения. Категория «моральной паники» в трактовке Коэна подразумевает следующее: «Время от времени общество переживает периоды моральной паники. Обстоятельства, случайности, группы людей объявляются угрозой общепринятым ценностям и интересам, их природа представляется в стилизованной и стереотипированной манере средствами массовой информации; редакторы, епископы, политики и другие правильно мыслящие люди сооружают моральные баррикады; обличенные доверием эксперты ставят диагнозы и выписывают рецепты, положение ухудшается, проблема становится еще более явственной. Иногда, предмет, вызвавший панику, нов, иногда это что-то существовавшее в течение долгого времени, в какой-то момент приобретшее более выпуклые очертания. Порой паника проходит, оставив следы в фольклоре и коллективной памяти, а порой приводит к более серьезным последствиям, таким как изменения в политическом и социальном регулировании» [619]. Н. Роджерс на обширном источниковом материале обосновал тезис о том, что демобилизация моряков после окончания войны за Австрийское наследство привела к беспрецедентному росту смертных приговоров, выносимых судьями Олд-Бейли, и в то же время пришел к заключению, что пресса после 1748 г. явно преувеличивала уязвимость состоятельных лондонцев и создала моральную панику, непропорциональную реалиям [620].

Так или иначе назначение Филдинга пришлось на пиковую точку цикла роста преступности, и криминальный разгул на улицах Лондона стал катализатором его активности, не только на исполнительном, но и на законодательном уровне. 12 мая 1749 г. он был выбран председателем квартальной сессии в Хикс-Холле, а 29 июня, он впервые выступил на открытии сессии большого жюри Милдсекса с речью, опубликованной спустя три недели. По оценке Ф. Лоренса: «речь Филдинга апеллирует как к профессионализму юристов, так и к чувствам простого читателя. Если первый восхитится глубиной его познаний и четкости изложения принципов права, то второй будет приятно удивлен тем, как живо преображаются сухие юридические максимы под пером мастера изысканной прозы и непревзойдённого оратора» [621]. Сетуя на сумасбродство республиканцев, глупость якобитов и злобу разочарованных Филдинг утверждал, что под властью Георга II англичане пребывают в состоянии свободы, не утруждая себя тем, чтобы вникнуть в истинное значение этой категории и по достоинству оценить преимущества своего положения: «Боюсь, джентльмены, что мало кто обладает верным представлением о понятии “свобода”, которое у всех на устах. Быть свободным значит наслаждаться жизнью, собственностью и самим собой (person), быть хозяином себе и тому, чем ты обладаешь, в той степени, насколько это позволяют законы нашей страны, подвергаться только тем взысканиям и наказаниям, которые предписывают эти законы. Найдется ли человек, столь невежественный, чтобы отрицать, что это описание свободных людей, или низкий настолько, чтобы бросить мне упрек в лести и восхвалении власти?» [622]. Свобода, продолжал Филдинг, сродни здоровью, которое ценят только тогда, когда оно частично или полностью потеряно.

Идея о том, что без безопасности не может быть свободы, необходимой для счастливой и продуктивной жизни, утвердилась еще в XVII в., а в XVIII в. как пишет Г. Берчелл, свобода и безопасность практически превращаются в синонимы [623]. Свобода, по мысли Филдинга, зиждется на обладании собственностью, причем собственность понимается не только как имущество: это и предметы, принадлежащие тебе, и «некоторая моральная добродетель, верность, соответствие самому себе». Здесь Филдинг выдвинул идею, ставшую основополагающей в его концепции гражданского правопорядка: поскольку нравственное разложение нации есть прямая угроза ее безопасности, то государство, взяв на себя функции регулятора общественной морали, является гарантом свободы подданных: «Вы, судьи Большого жюри, джентльмены, единственные цензоры нации. В ваших, и только в ваших руках, нравы народа, и только вы их блюстители. И исполнять эту обязанность – ваш долг не только по отношению к стране, но и к Господу нашему» [624]. При этом объектом государственной политики должны стать представители низших классов, для которых приобщение

Перейти на страницу: