Таким образом, установив «социальную болезнь» и описав ее причины, гуманист, подражая врачу, который предупреждает, что если не принять меры, развитие недуга станет необратимым, подводит своих читателей к доминанте своего проекта: «Те, кто полагают, что мы можем жить, не руководствуясь религией, станут первыми жертвами кровавого насилия» [784]. Проект Джонаса Хэнвея пронизан христианским мировоззрением и общей с Ромейном твердой убежденностью в целительных возможностях религии в исправлении порочных нравов. Как христианин, Хэнвей был убежден в бессмертии души, «которая обречена к вечному счастью или страданию исходя из своего земного пути» [785]. Принимая сторону аболиционистов смертной казни, он аргументировал свою позицию тем, что «прерывание земного пути души, погрязшей в грехе, лишает эту душу шанса на покаяние и искупление». Выступая против смертной казни как меры уголовного наказания, Хэнвей в то же время убежден, что иные существующие виды наказания – каторжные работы, высылка из страны, телесные наказания так же неэффективны, так как не меняют главного – не возвращают преступника к честной жизни.
По мнению публициста, решение обозначенных проблем в альтернативе существующим методам уголовной репрессии – организации исправительного (или реформирующего) тюремного заключения. Краеугольный камень проекта Хэнвея – организация длительного одиночного заключения, в условиях которого необходимо создать все условия для покаяния и искупления грехов, тем самым получив шанс на возвращение к честной жизни. Только переход к одиночному заключению, по мнению реформатора, «способен поддержать достоинства наших законов и глубину и святость нашей веры» [786]. Тюрьма в понимании Хэнвея, должна рассматриваться как «промежуточное пространство между двумя мирами [миром Земным и Небесным – авт.], рассчитанное на подготовку к души к другой жизни». Просветитель вводит новое понятие – реформаторий [787], который в XIX в. станет основной моделью пенитенциарных учреждений нового типа. Для Хэнвея тюремное заключение, непременно в одиночной камере, выступает аналогом земного чистилища, «свидетельством милосердия Создателя и мудрости гражданских законов страны». Если преступность – болезнь души, то реформаторий – место и условие ее излечения. «И каким бы тошнотворным заключение не казалось, – рассуждает Хэнвей, – должно восприниматься как лекарство, ведь на самом деле его цель и состоит в том, чтобы предохранить от распада и тело и душу» [788]. По мнению Мишеля Фуко, заслуга проекта Хэнвея в создании определенной схемы: «Одиночная камера, техника христианского монашества, сохранившаяся лишь в католических странах, становится в этом протестантском обществе инструментом, с помощью которого можно перестроить одновременно и homo oeconomicus, и религиозное сознание. Тюрьма должна образовывать “пространство между двумя мирами”, между преступлением и возвратом к праву и добродетели; место преобразования индивида, которое вернет государству утраченного гражданина. Аппарат для преобразования индивидов, который Хэнвей называет “реформаторием”» [789]. Таким образом, красной нитью через памфлет Хэнвея проходит парадоксальная и революционная для его эпохи мысль – возможность существования такой системы наказания, главной целью которой станет исправление преступника и возвращение в общество честного [790] гражданина.
Свои предложения автор изложил в инструктивной форме в качестве рекомендаций женским исправительным учреждениям – брайдуэллам и авторского проекта типового тюремного заведения, рассчитанного на одиночный режим содержания. Эти два документа – подлинная находка для историков-правоведов, так как представляют собой практически оформленную тюремную инструкцию, которая официально появится несколько позже [791]. Предложения Хэнвея по обустройству режима в Брайдуэлле содержат 34 пункта и охватывают практически все аспекты «организации исправления» женщин в условиях тюремного заключения. Учтены требования к материальному обеспечению мест лишения свободы: женщины должны быть чистыми, накормленными, прилично одетыми – «арестанткам надобно внушать, что чистота – признак добродетели».
Комната брайдуэлла, предназначенная для содержания женщин с детьми [792]
В камерах необходимо предусмотреть «достаточно света, чтобы читать и работать», наладить свободную циркуляцию воздуха и водоснабжение для здоровья арестанток, обеспечивать их горячей пищей. Поскольку весь его проект основан на идее одиночного содержания, реформатор подробно останавливается на характеристиках камер. Учитывая размеры женских палат Брайдвелла и количество женщин, приговариваемых к исправлению, его реконструированные одиночные кельи вместо общих камер получаются небольшими, по 12–14 квадратных футов [793] из соображений экономии (в идеале предполагалось по 16–18 кв. футов) с откидной кроватью для увеличения в дневное время свободного пространства, в том числе для занятия трудом [794]. Неплохо бы, замечает автор, оборудовать церковь или молельную комнату, а городским властям желательно выделить деньги на благие цели. Обеспечивать выполнение режима должна тюремная матрона – «активная, бдительная, глубоко религиозная», которая подчиняется непосредственно управляющему тюрьмой. Предлагая перевод контингента Брайдуэлла на одиночное содержание, Хэнвей признает, что подобная мера «может быть слишком тяжела для женщин и восприниматься ими как суровое наказание». Он, с одной стороны, допускает возможность общения женщин с друзьями для «удовлетворения потребностей», с другой – предостерегает, что тем самым некоторые могут вернуться на «порочный путь». За хорошее поведение срок заключения может быть сокращен и арестантка должна об этом знать. Реформатор предлагал варьирование срока одиночного содержания в зависимости от поведения: его сокращение – награда для послушных, увеличение – наказание для строптивых.
Предложения по «укреплению морали», пожалуй, занимают главное место в инструкциях Хэнвея: рекомендованы ежедневные наставления женщин в религии, доступ к благочестивым книгам, возможность обучения грамоте для невежественных, необходимость выучить ряд молитв (независимо от того, умеет ли женщина читать). Хэнвей вводит понятие рефлексии (самосозерцания), и наставлений и увещеваний, чтобы рефлексию вызвать. Успех плана, – уверен публицист, – напрямую зависит от «количества и качества» задействованных в нем священнослужителей, а также от желания властей кардинально реформировать систему уголовного правосудия. Умелый священник должен «донести мысль о приготовлении к вечной жизни и страхе вечных мучений», тогда заключение «вызовет глубокие перемены в сердце… слезы искреннего покаяния» [795].
Развивая мысль о целительном для души самосозерцании, Джонас Хэнвей говорит о том, что предложения, составленные им для узниц Брайдуэлла, подойдут и для мужчин «порочного нрава». Презентуя свой проект новой тюрьмы, основанной на принципе одиночного содержания, просветитель уверяет, что ради этого эксперимента «готов рискнуть своей репутацией, так как убежден, что страх перед виселицей или высылкой не является более действенным средством предотвращения преступлений» [796]. Зрелище смертной казни, – убежден Хэнвей, – вызывает сиюминутные ощущения, которые впоследствии сводятся к пониманию того, что все люди смертны. Человек – существо движимое не только разумом, но и страстями.