Джон Говард был не единственным врачом, посвятившим свою деятельность изучению и описанию условий тюремного содержания. Активным сторонником тюремной реформы стал его «коллега по цеху» – основатель Эдинбургского королевского медицинского общества квакер Джон Фозергилл. Другой врач Уильям Смит по примеру Говарда обследовал тюрьмы округа, в котором вел практику, и выразил свои взгляды в брошюре «Обоснованная политика по смягчению наказаний» [858]. Возможно именно активная вовлеченность представителей медицины в процесс тюремной реформы повлияла на понимание и объяснение причин преступного поведения. Взгляды медиков на механизмы распространения «морального заражения» тесно связаны не только с достижениями эпидемиологии XVIII в., но в целом отражают социальную философию Просвещения. Поскольку человек существо социальное, которому свойственно «подражать примеру большинства, общности тех, среди кого он живет и с кем близко общается, он склоняется к подражанию другим в Грехе и Глупости, Пороке и Злобе» [859], то есть, очевидно, что арестанты перенимают криминальные и аморальные привычки своих сокамерников. Оставленные на произвол судьбы, заключенные в замкнутом пространстве, арестанты «заражают друг друга тленом, который порожден нищетой и завистью, бесстыдством и гнусностью, наглостью, позором, яростью нужды и отчаянной злобы» [860].
Камера общего режима в Ньюгейт. XVIII в. [861]
Обозначив проблему морального заражения, во второй секции своего труда Говард приступает к последовательному разбору основных пороков тюремного содержания, способствующих «расползанию» преступности, и главных недостатков существующей системы управления местами заключения. Список «дурных нравов», составленный Говардом, можно условно разделить на недостатки, относящиеся к внутреннему распорядку, претензии к организации процедуры назначения наказания и изъяны в управлении тюрьмами. К первой группе автор относит входной кормовой взнос [862], азартные игры и кандалы. Анализируя проблему азартных игр, Говард выделяет «моральный недуг», склонный к пандемии – леность и праздность, в которой пребывают узники. Вместо того чтобы эффективно использовать заключение как способ заработать свою свободу (в случае должников) или повод задуматься о душе, отягощенной совершенными грехами, заключенные проводят «свое время в лености, сквернословии и разврате». Чтобы развлечься в часы безделья, арестанты предаются картам, игре в кости и шары и др., что порождает новую цепочку грехов и пороков [863]. Генри Филдинг был убежден, что подобные аморальные склонности, равно как и «дерзкий дух ненормативной лексики и злословия» [864], будут неизбежно распространяться среди низших слоев населения Лондона. В 1737 г. знаменитый ирландский философ, епископ Клойский Джордж Беркли в оригинальном издании «Вопрошатель», обрушился на порок праздности, который, по его убеждению погубит всю страну: «Если Вам не безразлично (а это несомненно) моральное и физическое состояние Нашего народа, или ваше собственное положение, Вы не можете не обратиться против этого вопиющего греха, поразившего нашу страну… Мы должны неутомимо проповедовать о том, что праздность – родитель множественных несчастий и грехов; леность – мать голода и сестра воровства; праздность порождает многие злодеяния» [865].
Кандалы – пережиток прошлого, по мнению автора, унижают человеческое достоинство и являются примером жестокой тирании. Здесь Говард ссылается на трактат Ч. Беккариа «О преступлениях и наказаниях», в котором автор убежденно доказывает, что наказание, чтобы быть справедливым, не должно превышать меру строгости, достаточную для удержания людей от преступлений [866]. Лишение свободы уже само по себе несет наказание, нет необходимости усиливать эффект кандалами и цепями. На возможные аргументацию представителей тюремной администрации в поддержку цепей как средства предотвращения побегов, Говард спустя несколько абзацев ответит четко продуманной структурой тюремного штата и чертежами внутреннего пространства учреждения, снимая вопросы охраны и безопасности арестантов.
Недостатки в назначении наказания связаны, во-первых с удаленностью мест заключения от места приговора, когда осужденный, иногда в кандалах, вынужден преодолевать значительные расстояния до места отбывания наказания; во-вторых с долгосрочным (до года) ожиданием подследственными приговора, когда, еще не будучи осужденным, он вынужден страдать от лишений и подвергаться моральному разложению [867]. Претензии к управлению тюрьмами представлены внушительным списком: Говард поднимает проблему сохранявшихся частных тюрем, где условия содержания представляют «шокирующую картину», упоминает про режим содержания должников с женами и детьми в местах, абсолютно не приспособленных для последних, а также отмечает отсутствие четких требований к тюремному персоналу [868].
Наконец, важнейшая секция III «Предполагаемые улучшения в управлении тюрьмами» открывается предложениями по организации внутреннего пространства тюремного учреждения: общие коридоры, камеры расположены таким образом, чтобы обеспечить лоббируемую Говардом идею строго деления арестантов на категории по полу, возрасту, составу преступлений. Как список недостатков начинался чисто бытовыми проблемами, так и список улучшений открывают: насос для поставки чистой воды, баня с котлом для подогрева воды и оборудованным местом для стирки одежды, лазарет, система циркуляции воздуха [869]. Профессиональные комментарии по организации тюремного быта вновь выдают в авторе врача-эпидемиолога, в простой инструктивной форме определяют минимальные санитарные нормы тюремного содержания. Внутреннее пространство тюрьмы обязательно включает в себя мастерские, где осужденные за долги имеют возможность работы в оплату долга, и церковь. Камеры спроектированы таким образом, чтобы максимально обеспечить разделение заключенных. В обзоре заграничных тюрем филантроп высоко отзывался о системе одиночного заключения, наблюдаемой им в тюрьме Ватикана, которую он называл Silentium [870]. Для английских пенитенциарных учреждений он предлагал режим одиночного содержания там, где есть возможность его обеспечить, в противном случае настаивал «всевозможными средствами разделять их на ночь». Одиночество и молчание, уверял реформатор, благоприятствует рефлексии, которая может привести их к покаянию [871].