Плавучие тюрьмы Тринити-хаус [1016]
Завершается трактат рекомендациями и замечаниями общего характера. Например, на дверях Домов труда И. Бентам предлагает разместить лозунги: «Если бы Вы были трудолюбивы, когда были свободны, то не тянули бы лямку как рабы»; «Насилие и жульничество – дорога к рабству» [1017]. Эффективность последнего девиза реформатор предлагал подкрепить визуально: по единому шаблону для всех Домов труда отливается барельеф или картина, на которой изображены волк и лиса, прикованные вместе к тяжелой телеге, и возница с кнутом. Волк – символ насилия и жестокости, лиса – хитрости и мошенничества. На заднем плане стая волков разоряет стадо овец, а лиса, наблюдает за курятником, как намек на то, что такая дорога все равно приведет к рабской лямке. Рассуждая о повадках животных, Бентам как вариант предлагает обезьяну в качестве «эмблемы» и ее качества «Злоба, грабеж, мошенничество», но, сам себе отвечает, что есть опасность принять обезьяну за комический персонаж, тогда как барельеф должен иметь наглядно назидательное значение. Продолжая тему аллегорий, Бентам ссылается на описание Говардом барельефов в исправительных домах иностранных государств: телега, запряженная двумя оленями, двумя львами и двумя кабанами с символическим смыслом: «если дикие звери могут быть приучены к ярму, мы должны попробовать воспитать неотесанных людей». Здесь он позволяет себе критику выбора животных, которые, по его мнению, прямо не олицетворяют какие-либо дурные качества [1018].
Уже с первых пунктов законопроекта Бентам проводит тот знак равенства между преступником и нищим, который отметила Ю. Е. Барлова в Паноптиконе и других работах реформатора [1019]. В завершающем комментарии он возвращается к мысли, прозвучавшей в начале проекта: возможности смешения в Доме труда осужденных за преступление и бедняков, не преступивших закон, но желающих организовать свой труд на базе этих учреждений. Дом труда может побудить представителей низших классов селиться поблизости, и тогда «шляпники, ткачихи, портные, сапожники и многие другие ремесленники могут продолжать свою деятельность почти так же, как и до этого, но с расчетом на опт, а не для конкретного работодателя» [1020].
Билль о принудительном труде 1778 г. не прошел парламентские слушания. В спешном порядке к работе над альтернативным законопроектом был привлечен возвратившийся из заграничного путешествия и закончивший работу над книгой Дж. Говард. В первом тюремном статуте, который будет принят парламентом в спешном порядке ровно через год, будет одобрено строительство всего двух пенитенциариев нового образца, в основе которых будет не столько идея реформирующего труда, сколько система Silentum – раздельного одиночного содержания, которую усиленно лоббировал Говард. Но даже эта инициатива впоследствии, как мы помним, не получила практического воплощения ввиду ограниченности финансов и возобновления практики ссылки теперь уже на австралийский континент с 1785 г. Очевидно, что возведение Домов труда в каждом округе, да еще и с расчётом на количество арестантов втрое превышающих среднегодовое количество осужденных по округу, наверняка, представляло бы фантастическую для бюджета сумму.
Законопроект не стал законом, но стал некой квинтэссенцией целого комплекса идей применения труда осужденных, компактно соединившей все философско-правовые и религиозные искания реформаторов предшествующего поколения: наказание, исправление, выгода. Для И. Бентама это была первая практика прикладного правоведения. Молодой адвокат не так давно, к сожалению отца, завершил адвокатскую карьеру, и только начинал пробовать себя в качестве теоретика законотворца. Учитывая какой дальновидностью обладали его предложения, какую актуальность имеют многие из них даже на сегодняшний день, можно заключить что Бентам определил свою миссию, которой посвятит долгую жизнь. Многие инициативы Законопроекта о принудительном труде, равно как дополнения И. Бентама, воплотились в практиках наказания во второй половине XIX–XX вв., что подтверждает предположение С. Финера об экстраполяции идей Бентама из реформизма XVIII в реформизм XIX столетий [1021]. Вброшенная в таком обобщенном виде в контекст пенитенциарных реформ, идея принудительного труда осужденных зазвучала в произведениях других реформаторов уже «по-бентамовски», очищенная от религиозного фанатизма или излишних меркантильных планов на «дармовой» труд осужденных.
Так, к примеру, совершенно в духе утилитаризма и принципа максимизации полезности выразился о начавшемся пенитенциарном реформировании Дж. Леруа в 1780 г.: «преимущества сочетания принудительного труда правильно организованной рабочей силы», по мнению автора полезны не только для общества, но и для государства, «ведь в результате расходы на содержание тюрем могли быть уменьшены» [1022]. Анонимный автор трактата «Средства эффективного предотвращения краж и грабежей» (1783) практически повторил эту мысль: «Я предполагаю, что все согласятся со мной в том, что безделье является общей причиной воровства… Страна лишена возможности пользоваться честным трудом значительной части ее жителей, которые в противном случае могли бы оказаться полезными для нее» [1023]. Автор расценивал принудительный труд как «легкое и эффективное средство борьбы с преступностью в Англии» и рекомендовал каторжные работы для всех, кроме самых серьезных категорий преступников, как «то средство, которое в одиночку может восстановить здравомыслие в этой ужасающе искаженной части тела нации» [1024]. Еще один реформатор и знаменитый английский философ У. Пейли в знаменитом труде «Принципы моральной и политической философии» аргументировал в пользу принудительного труда осужденных, в котором видел и средство формирования «устойчивого навыка трудолюбия», и возможность «получения доходов от своего труда» [1025].
Решение парламента о высылке в Ботани-Бей в 1785 г. слегка охладило пыл реформаторов-практиков. Народные волнения в Лондоне в начале июня 1780 г., оставшиеся в истории как «бунт лорда Гордона» еще раз поставили вопрос о состоянии полиции и охране общественного порядка. Более того, это значительно снизило интенсивность дебатов по поводу отмены смертной казни и послужило поводом к усилению репрессивной стороны уголовной политики [1026]. Реформаторы в очередной раз задумались об управлении нравственной природой преступника, причем с философских, филантропических и криминологических позиций. Век разума отождествлял рациональность со строгой упорядоченностью и дисциплиной во всем, в том числе в организации пространства.