Мартин Мэдан
Кульминационной работой в русле критики исполнительного судопроизводства стал рассматриваемый трактат Мартина Мэдена. В то время как светские мыслители искали причину роста преступности и кризиса системы наказаний в упадке религии и нравственности, священник, напротив, усматрел корень проблемы не столько в утрате страха перед Всевышним, сколько в утрате авторитета закона. Мартин Мэдан – юрист по классическому образованию, методист кальвинистского толка по религиозным взглядам, был известен лондонской публике и до публикации трактата, обличающего судебную систему. Опекаемый Дэвидом Джонсом и Уильямом Ромэйном, самыми влиятельными евангелистами в Лондоне, а также герцогиней Хантингтон – наиболее влиятельной представительницей кальвинистского течения в методизме, которая по утверждению ее биографа А. Сеймура, стала его «первым другом и наставницей в делах веры», Мэдан снискал славу пламенного проповедника: «его красноречие завоевало и бедняков, внимавших с радостью, и богачей… И те, и другие были преисполнены восхищения. Хриплый глас предрассудков и невежества потонул в шуме аплодисментов и приветствий истинных друзей веры, которые вновь соприкоснулись с заветами Реформации, защищаемыми умелым адвокатом, чьи знания были равноценны рвению и пылу.
Подобно Боанергесу [1076] он провозглашал истины, раскаленной лавой изливавшиеся с пылающей вершины Сиона». Столь гипнотическое воздействие на слушателей Мэдан оказывал своим хорошо поставленным, богатым модуляциями голосом, не последнюю роль играли и внешние данные: правильные черты лица, живая мимика, высокий рост и статная фигура. «Его язык был прост и выразителен, доводы рациональны и логически выверены, его откровения проистекали из родника святости… а сам он был мастеровым, чей тяжелый труд заключался в том, чтобы вести людей в мир истины» [1077]. Ораторский талант и энтузиазм Мэдана сделали его персонажем, известным как в Лондоне, так и за его пределами: он проповедовал на модных курортах Бата, Челтнема, Танбриджа-Уэллса, совершал деловые поездки по городам и графствам Великобритании вместе со своими единомышленниками.
Успех трактата «Размышления об исполнительном производстве относительно наших уголовных законов» говорит о том, что публицистическое мастерство Мэдана не уступало его красноречию. «Достоинство и процветание королевства в целом, как безопасность и счастье ее жителей, в частности, зависят от надлежащего исполнения законов» [1078], – уже первый тезис, выдвигаемый Мэданом, да и само его обращение к этой теме, показали, что годы теологических дискуссий и миссионерской деятельности не умалили его интерес к, казалось бы, благополучно забытой первой профессиональной деятельности. Закон является гарантом неприкосновенности собственности, и неисполнение или частичное исполнение буквы закона ведет к хаосу и дестабилизации, что выражается и в ухудшении криминогенной ситуации. «Ни одна цивилизованная нация так не страдает, как мы, от ежедневно совершаемых преступлений: мы не можем спокойно путешествовать, спать в своих домах, держать скот в полях без нависшей над нами угрозы разбоя и хищения имущества… Случаи оного так возросли в количественном отношении, что и день не более безопасен, чем ночь, и суровая действительность изобилует примерами варварской жестокости в отношении тех несчастных, которые попали в руки злостных нарушителей общественного порядка [1079]. Мэдан с горечью констатировал, что имидж англичан на континенте так безнадежно скомпрометирован, что их называют «нацией разбойников», чему имеются серьезные основания, ведь «банды стали такими многочисленными, а лица, их составляющие, такими отчаянными, что ситуация не подвластна контролю со стороны властей» [1080]. Мэдан сравнивает современный ему Лондон по уровню криминогенности с Римом в «худшие его времена», описанные в сатирах Ювенала:
Впрочем, опасно не это одно: встречаются люди,
Грабить готовые в час, когда заперты двери и тихо.
Столько железа идет для оков, что, боишься, не хватит
Плуги простые ковать, железные бороны, грабли.
Счастливы были, скажу, далекие пращуры наши
В те времена, когда Рим, под властью царей, при трибунах
Только одну лишь темницу имел и не требовал больше [1081]
Мэдан, в свою очередь, обращается к сатире своего соотечественника, просветителя и эссеиста Самюэля Джонсона «Тщета человеческих желаний», созданной в подражание римлянину, в которой просветитель «отзеркалил» римский опыт на столицу Великобритании XVIII в. с учетом лондонских реалий и английской истории:
Мой бедный друг, напрасно в тщетной вере
В полночный час ты запираешь двери
На три замка, они не сдержат ярость
Того, кому претит намек на жалость,
Мелькнет кинжал и, захлебнувшись кровью,
Ты тяжело сползешь на изголовье.
Не хватит в целой Англии полей
Для тех, кто умер в Тайбернской петле,
А из заморской пеньки не сплести
Веревок, чтобы Англию спасти,
Опутав ими шеи или флот,
Величия Британии оплот.
В Альфредовы святые времена
Всего одна лишь жалкая тюрьма
Без суеты, без шума, без хлопот
В себя вместила б весь преступный сброд.
Блаженный век без фальши лживых фраз…
И наш. явит разительный контраст! [1082]
Сложившаяся ситуация, по убеждению Мэдана, буквально взывает к исправлению, при этом он, как трезвый реалист, в пику любителям поностальгировать о «старой доброй Англии» отдает отчет, что «лекарство» надо искать не в прошлом: «Я далек о того, чтобы призывать читателя вернуться во времена короля Альфреда, чьи мудрые постановления возлагали на подданных равный груз ответственности за общественную безопасность. прошло слишком много времени и от прежних учреждений остались только названия» [1083].
Концептуальное ядро критики трактата Мэдана сосредоточено на фигуре представителей правоохранительной системы – судей и присяжных заседателей. Автор вспоминает разговор с неким «известным барристером», который поведал ему весьма занимательный анекдот: на выездной сессии в Норфолке он беседовал с ветераном криминального мира, в очередной раз приговоренным к смертной казни. На вопрос, почему тот всякий раз возвращался к преступному ремеслу, преступник ответствовал примерно следующее: «О, сэр, ведь существуют так много разных обстоятельств в нашу пользу, и так мало в пользу тех, кто против нас. Во-первых, маловероятно, что нас обнаружат, еще меньше – что схватят, еще меньше – что приговорят к смерти, и, я ставлю двадцать против одного, что приговор приведут в исполнение» [1084]. В подтверждение приводимого «анекдота», Мэдан приводит многочисленные примеры вопиющих, с его точки зрения, случаев, в которых преступники отпускались на свободу: в одном из них, пострадавшей стороной оказались три