– Я только что пожаловалась на вас отцу! – Ее распирала гордость от ее поступка.
– Как?! – наверное, в моих глазах отразился ужас, настолько это прозвучало нелепо и сюрреалистично. – Неужели ты сделала это?
– Да, – и задрала нос кверху. Было видно, что она довольна собой.
– И он тебе смог ответить? – в ужасе спросила я, знавшая, что муж уже не мог ни на что реагировать.
– Он выслушал и отвернулся, – сказала младшая.
Я представила, какой удар получил мой бедный муж перед смертью: он всегда страдал всех больше. “Бедный ты мой, прости, что с тобой так обошлись твои родные кровинушки”, – промелькнула единственная мысль в эту минуту.
Видимо, привыкшая думать только о себе и никогда о чувствах отца, эгоистичная девица даже не понимала, что причиняет огромную боль отцу. Впрочем, ей, ее мамаше и старшей неадекватной сестре было наплевать: от них он получал удары судьбы всю жизнь, от них же получил последний удар, находясь на смертном одре.
– Как ты, мой сладенький? – спросила вполголоса мужа, когда он застонал в темноте. Наклонилась к лицу и поцеловала в щеку. Стоны усилились – пора было давать обезболивающее под язык. – Открой рот, мой милый. – В ответ муж послушно разинул рот, как птенец, – и я влила два кубика морфина. Это позволило ему на ближайшие полчаса вновь забыться сном.
Моя дочь забаррикадировала дверь своей комнаты изнутри, решив, что сумасшедшая Матильда снова ворвется в дом: угрозы “оболью кислотой”, “сожгу”, “убью”, “позову людей расправиться с вами” глубоко запали в душу и вызвали стресс, избавляться от которого в ближайшем будущем пришлось с помощью психолога. Кое-как мне удалось уговорить ее расслабиться и поспать.
Хоть мы и остались одни, было ощущение размазанной по стенам грязи и вылитых по углам помоев, но дышать без стаи стало намного легче. Мы остались втроем, как в старые добрые времена: Дин, я и Ванесса, а Дин оставался всецело моим – его не надо было делить со сворой шумных, агрессивных гиен.
В конце концов, я расслабилась и облегченно присела на кровать, когда неожиданно услышала вибрацию стоявшего на беззвучке телефона.
“Кто бы это мог быть в столь поздний час?” – удивилась я и взяла в руки трубку. На экране вырисовалось оповещение: “У вас 7 пропущенных вызовов от Кики Адамс”. Женщина не знала мой номер, но нашла через “Фейсбук” и звонила оттуда.
“Вот это да… – снова обдало холодом. – А ей что надо?” И в ответ на мой мысленный вопрос последовало сообщение: “Срочно ответь на мой звонок, тварь!”
Затем на экране снова высветился входящий звонок, которых в сумме набралось больше 10. Завершило звонки новое входящее сообщение от Кики: “Я сейчас же звоню в полицейский участок и пишу заявление на твою дочь!”
“Этого мне еще не хватало, – судорожная мысль пронеслась в голове. – Боже мой! Это из-за той царапинки, что Ванесса оставила на лбу у Мэтти? Неужели она побежала рассказывать и показывать матери? А мать встала на один уровень с моей дочкой-школьницей?!” – Внутри все опустилось.
Я представила, как утром или прямо сейчас к нам заявятся копы и арестуют дочь, посадят в полицейскую машину и увезут в наручниках, и почувствовала, что на голове зашевелились волосы: такого не могло присниться и в самом кошмарном сне.
До меня с шокирующей ясностью начало доходить, насколько Адамсы страшные люди, они были способны на все: без малейшего сожаления упекли бы меня или моего ребенка за решетку и потирали бы руки от счастья, смеялись и забавлялись при виде нашего несчастья.
Затравленные, избитые, униженные, беспомощные, бессильные от свалившегося горя и стечения сопутствующих обстоятельств, мы были одни против своры злобных, ненавистных собак, словно сорвавшихся с цепи. И я запаниковала, что не смогу защитить ребенка, отчего стало еще жутче.
За то короткое время, прошедшее со звонка бывшей, ко мне пришло еще одно чудовищное осознание: семейка Адамс не изменила ко мне отношение резко, в один день, такими они были всегда, только муж прикрывал нас своей широкой спиной все это время. Но больше он не мог встать и защитить – и испражнения Адамсов потекли к нам.
В темноте комнаты взглянула на силуэт мужа, лежащий на кровати: “Знал бы ты, мой любимый, на что ты нас обрекаешь, в каком логове ты нас оставляешь”.
В этот момент на душе стало невыносимо мрачно, и чувство бесконечного горя и безысходности поглотило душу: “Как же мы теперь будем жить, любимый? Как нам жить без тебя, дорогой? Твоя семейка не оставит нас в покое, пока не уничтожит, они даже не пощадят моего ребенка, если захотят. Если они способны на такое, пока ты жив, то мне страшно представить, на что они будут способны без тебя”.
Я схватилась за голову, сидя на кровати, и согнулась в три погибели: обреченность, отчаяние, трагедия – все перемешалось в сознании и в душе.
“Нет, дочери я не расскажу о звонках от Кики, не буду ее пугать, – решила я. – Мало того, что две великовозрастные девицы застращали ее, а теперь их ненормальная мамаша собирается упечь за решетку. Дочь моя и так натерпелась, испытала ужас всей ее жизни, а теперь еще угрозы от Кикиморы? Не знаю, как перенесет еще один удар. А ты, мой любимый, уже не поднимешься, и все теперь расхлебывать мне одной”.
Хоть муж еще лежал живой, но его уже не было в мыслях о будущем, я видела себя одну, и рядом – единственного родного человечка – дочь.
Огромное чувство безысходности заполнило все тело с головы до ног, и на секунду пришла мысль, что я не справлюсь, не выстою. Что-то тягучее, скользкое и холодное засосало под ложечкой – то был страх неизбежности перед мрачным будущим. Я начала понимать, на что способна бывшая жена Дина, и вспомнила его рассказы об угрозах и шантаже, которые она применяла к нему, когда узнала про нашу переписку, как она грозилась заявить на него в полицию, посадить в тюрьму, что причину она выдумает – и ей поверят. И теперь на месте Дина оказалась я.
Звонки и сообщения от Кики прекратились, но теперь я не могла думать ни о чем другом: “Как же нам теперь быть? Если сейчас заявится полиция, что я им скажу? Естественно, я поеду с дочерью в участок и не оставлю одну. Если она была несовершеннолетней,