– У меня есть отец, он лежит в спальне, – спокойно ответила Ванесса.
– Он не твой отец! – хором заорали великовозрастные девицы, как будто боялись, что после слов Ванессы он перестал быть их отцом. – Он не твой отец, он наш!
– Он и мой тоже.
– Нет! Он никогда тебя не любил, он тебя всего лишь жалел! – снова хором завизжали женщины. Своим недалеким умом они считали, что так они больнее заденут чувства дочери, которая никогда не страдала по поводу отсутствия биологического родителя.
Тут встрял Коротышка, с любопытством наблюдавший за разворачивающимися событиями, он явно решил подлить масла в огонь:
– Так что ты там говорила-то? Ну-ка, повтори?! – обратился к моей дочери.
Взрослый мужчина решил раззадорить толпу молодых людей против девочки-школьницы. Вероятно, не хотел, чтобы пламя войны случайно угасло, и Ванесса вышла сухой из воды.
– Я говорила, что ты оскорбил мою маму. Что, разве неправда?
– Как я ее оскорбил, ну-ка повтори? – раззадоривал он.
– Потому что твоя мать гребаная сучка и дерьмо собачье! – перебила всех Матильда, решившая взять инициативу в свои руки. Они продолжили тыкать пальцами в Ванессу и прижимать ее к стене.
В присутствии Рона и Джо две сестры чувствовали себя безнаказанными. Почему я вдруг стала для них “гребаной сучкой”, мне никогда не узнать, но после их слов моя дочь оскорбилась еще больше и влепила пощечину младшей. Затем спокойным шагом направилась к себе в комнату.
Буквально следом, вдруг спохватившись и решив дать отпор, к Ванессе с бешеными глазами ворвалась старшая:
– Ах, ты мою сестру будешь бить? Сучка, дерьмо, задница! – С матами она принялась драться. Через минуту присоединилась младшая, за ней забежал ее парень, и последним, запыхавшись, но не отставая от стаи, примчался лицезреть сожитель бывшей.
Несмотря на то, что “бой” был неравным, моя дочь успела оставить кровавую царапину на лбу у клона Кикиморы. Эту царапину позже Матильда будет демонстрировать всем подряд, изображая жертву и рассказывая, насколько жестоко ее избили мать и дочь в ее же собственном доме. Ссадину она собиралась предъявить в полицейском участке… Но об этом позже.
Я приложила максимум усилий, чтобы помириться с истеричками: ради Дина, который лежал при смерти, была готова терпеть побои его чад, оскорбления, нападение на мою дочь, крики и маты в свой адрес, тыканье пальцем в лицо, унижения и омерзительное отношение… Терпела ради мужа и только ради этой ночи… По-видимому, я была единственной, кто хотел проводить мужа достойно: собственные дети кощунствовали над волей и чувствами умирающего отца; похоже, им было на него наплевать. Сердце сжималось от несправедливости.
– Вы можете объяснить, что случилось, почему вы подрались? – как можно спокойнее спросила я у стоящих передо мной молодых людей.
По всему выходило, что я была единственным взрослым и здравомыслящим человеком в доме. Был еще один, по прозвищу Коротышка, но он был основным зачинщиком скандала и драки.
– Почему бы вам не убраться в свою страну? – громким голосом закричала младшая, уставившись на нас с дочкой округленными от адреналина глазами. – Мы все равно вас отсюда выселим, убирайтесь подобру-поздорову. Мы сейчас позвоним бабушке и заставим ее выселить вас! Еще теткам и дядькам расскажем, какие вы сучки, – орала она, привыкшая всю жизнь “стучать” на кого бы то ни было, хотя являлась 19-летней взрослой женщиной, давно живущей с бойфрендом.
– А куда нам убираться? Мы здесь живем, Дин мой муж, он привез меня на свою родину, в свой дом. – Я действительно не понимала, как мнение каких-то там теток и дядек может повлиять на наше решение.
– Если бы наш отец знал, что вы сделали, он бы сам вас выгнал! – вопили две сумасшедшие. – Он вас впустил в дом только из жалости!
И только Коротышка продолжал стоять в сторонке и с упоением лицезреть баттл, не встревая и не примиряя никого. Он сложил руки на груди крестом.
– Я сейчас позвоню в полицию, – закричала клон Кики, – какой там номер? – громко начала интересоваться у Рона, чтобы устрашить нас с дочерью. При этом усиленно копошилась в телефоне и что-то, якобы, искала.
– Успокойся, не надо никуда звонить, – спокойным тоном сказал ей парень Люсильды. Один только Рон был трезвомыслящим в этой компании.
– Пусть сейчас приедут полицейские и заберут этих двух сук, – кричала она, делая вид, что вырывается из рук Рона.
В общем, удалось помириться с младшей дочерью и ее парнем, я даже усилием воли заставила себя попросить у них прощения за бардак, случившийся в доме, хотя не была виновата: мне хотелось всего лишь одного – чтобы пощадили Дина. И только старшая клоунесса продолжала вопить и раздувать ноздри:
– Не приближайтесь ко мне никогда! Я натравлю на вас всех друзей и соседей, расскажу бабушкам, дедушкам, прабабушкам и прадедушкам, теткам, дядькам, их кузинам и кузенам. – Список продолжался до бесконечности, однако одного не могла понять – каким образом эти люди повлияют на мою жизнь и мое “поведение”?
Через некоторое время помирившиеся со мной Люси и Рон подошли предложить:
– Мы сейчас увезем отсюда Матильду, потому что она в бешенстве и хочет еще драки.
– Ночуйте здесь, вы же хотели остаться.
– Мэтти никак не успокоится, она не хочет здесь оставаться. Поэтому мы уедем домой и увезем ее, а завтра с утра вернемся.
– Хорошо. Если вдруг Дин почувствует хуже, я вам сразу позвоню, – пообещала я.
Не помню, сколько прошло времени, но шайка-лейка удалилась на улицу, где продолжила бурные дебаты по поводу нас: больше всех истошно орала клон Кики, выкрикивая угрозы и проклятия в сторону дома, где закрылись мы с Ванессой. Все ее пожелания крутились вокруг: убить-избить-выгнать сейчас или подождать до смерти отца и убить-избить-выгнать потом. А Люси и Рон пытались ее успокоить, как пьяного, разбушевавшегося мужчину.
Через 30 минут я увидела в окно, как Адамсы отъехали от дома – обе дочери на двух машинах и Джо Джонсон на своей.
Как только семейка испарилась, в доме необычайно стихло, как после оглушительного урагана. Я вошла в спальню: мой любимый тихо спал. Как бы я ни старалась оградить его от невзгод и лишних переживаний, они все равно настигли: дебелая 19-летняя дочь все испортила.
Когда часом ранее она заявила, что пойдет жаловаться отцу, я, разумеется, не поверила и решила, что это злая шутка: не может дочь быть настолько безжалостной к отцу и своими руками его добить. Но правда оказалась жестокой: Люси не шутила и действительно пошла