Домовичка кивнула.
— Они не заказывали ваше убийство, леди Макбрайд. Это совершенно точно. Там отследили все по пушинке, к семье Дорнан нитки не идут.
Ладно. Почему-то мне стало легче. Не хотелось верить, что человек, который когда-то давал мне свадебную клятву, может оказаться убийцей.
Да, я любила Кевина. Всю мою любовь смыло тем, что я увидела в гостиной дома свекрови. Я не надеялась на хорошее и не ждала этого хорошего.
— И что теперь? — спросил Оран. — Их выпустят?
Элли пожала плечами.
— Может быть! Ох, леди Макбрайд! Я с вами два дня, а уже успела отвыкнуть от пинков и толчков…
— Забудьте о них, милая барышня, и никогда не вспоминайте, — посоветовал Большой Джон. — И если хотите, я все-таки заверну в участок. И заверну кое-кому рыло на сторону!
Гномы уважают своих женщин и в их семьях никогда не бывает того, что в полицейских сводках называют “Домашним насилием”. Конечно, семьи у гнома и домовички никогда не будет, но дружбу никто не отменял. Пусть Элли тоже чувствует себя защищенной.
Как я.
— И вот еще что! — продолжала домовичка. — Там рядом с участком стоял какой-то очень неприятный тип. Одет, как джентльмен, но смотрит так, словно хочет отрезать голову! И над головой будто красный туман собирается!
Мы переглянулись. Оран сощурился.
— Каштановые волосы, карие глаза, шрам на виске и бриллиантовые запонки в виде бабочек? — уточнил он. Элли кивнула и Оран добавил: — Это по мою душу.
* * *
Я испуганно обернулась к нему. Накатил страх — неприятный и липкий, он опустил руки мне на плечи и шепнул: ничего хорошего вас не ждет, не надейся.
— Кто это? — спросила я. Оран улыбнулся, но улыбка вышла натянутой и неживой.
— Дилан Боллиндерри, — откликнулся он с нескрываемой горечью. — Мой кузен. Это он наложил на меня проклятие.
Какие высокие отношения. Наверняка в детстве они играли вместе, бегали за бабочками с сачками, гоняли мяч… А потом один двоюродный брат проклял другого под всеобщее одобрение.
— Быстро же они… — пробормотала я. — Раз не хочешь идти сам, к тебе придут.
Большой Джон принялся деловито поправлять рукава.
— А и пусть придут! — сегодня в гноме так и бурлил воинственный нрав его народа: он так и хотел почесать об кого-нибудь кулаки. — Мы тут его встретим, как родного! В терему приветим, как дорогого родственника!
— Не шурши, — оборвал его Алпин. — Дракон дохнет, и полетим пеплом по ветерку. Оран, как думаешь, чего он хочет? Чего притащился?
Оран только руками развел.
— Могу только подозревать, что это оттого, что я попытался обратиться и дыхнуть огнем. Проклятие дало об этом знать своему создателю. И…
Снаружи послышался гул. Он зародился где-то наверху и теперь стремительно приближался — летело что-то огромное, переполненное яростью и гневом. Летело, чтобы разорвать на части. Уничтожить.
Оран изменился в лице. Только что он был относительно спокоен — и вдруг превратился в мертвеца, который все еще смотрел в лицо своей смерти, уже понимая, что обратной дороги в жизнь не будет.
— Бежим, — выдохнул он и, схватив меня за руку, бросился к дверям. — Бежим, это дракон!
Мы вылетели из пекарни как раз в ту минуту, когда с неба обрушился огненный кулак. Я не оборачивалась, но все равно каким-то странным чувством видела все, что произошло. Вот сгусток пламени падает на крышу пекарни и вминает ее, как хозяйка месит тесто. Вот поднимается грохот, гром и рев, и изо всех окон выплескивается пламя.
Кто-то закричал. Оран остановился, прижал меня к себе — он не хотел, чтобы я смотрела, но я все-таки обернулась.
Пекарня была охвачена огнем. Пламя с гудением поднималось до самых звезд. Большой Джон стоял рядом с нами, держа в руках один из ящиков с манго, Элли прижалась к моей ноге, дрожа всем телом, и кто-то сказал незнакомым голосом:
— Я кассу выворотил.
Алпин замер справа — тяжело дыша, с денежным ящиком кассы в руках. Со всех сторон бежали люди с ведрами, но драконий огонь простой водой не затушить. Он не погаснет, пока его цель не обратится в прах…
Я не сразу поняла, что плачу. Моя пекарня, мои деньги, купленное манго — все становилось пеплом, и отчаяние раздирало душу на части. Смотреть было тяжело и больно, но я не могла отвести взгляда. Внутренний голос говорил, что нам повезло, что все мы живы, что наличных в пекарне было не так много, а банковский счет и документы на собственность можно восстановить прямо завтра, но… Это было слабое утешение. Это вообще не было утешением.
— Ох ты ж, Господи! — вдова Тимоти сняла пальто, набросила на меня. — Джина! Джина, ты слышишь? Ох, бедняжка, она вся дрожит! Фляжка, люди! У кого есть фляжка?
Кто-то из полицейских протянул флягу с коньяком, и вдова тотчас же ткнула ею мне в губы. Я сделала глоток и не почувствовала вкуса. Ничего не почувствовала.
Хотелось лечь и никогда не открывать глаза.
— Бедная девочка! Ох, прости меня, я не хотела тебе такого зла! Люди, вы видели дракона? Здоровущий! Это где же такое видано: нападать на порядочных людей, сжигать их заживо с имуществом!
Как только я лишилась всего, вдова сменила гнев на милость.
Подбежал Ричард Спелл с докторским саквояжем, и меня качнуло так, что если бы не руки Орана, я упала бы в снег. Пекарня догорала. Драконье пламя поглощало ее, как обжора булочку.
Кончились наши булочки. Все кончилось. Я разорена.
Над поселком мелькнула огненная комета, и люди испуганно закричали, решив, что дракон пошел на второй круг. Кто-то бросился прочь, кто-то упал в снег, закрывая голову. Но пылающая капля рухнула, не причинив никому вреда, и вскоре к нам приблизился высокий темноволосый господин в дорогом пальто. Выглядел он так, словно завершил очень важное и нужное дело и теперь готовился получить заслуженную награду.
— А, дорогой кузен! — с улыбкой произнес дракон. — Вижу, мое проклятие на месте! А то я уж испугался, что ты сумел его сбросить.
Оран посмотрел на него с такой ненавистью, что причитавшая вдова Тимоти поперхнулась словами и умолкла.
— Если бы я сумел, то отбил бы твой огонь, — ответил он. — Ты плюнул пламенем, чтобы проверить? Не пожалел тех, кто внутри?
Спрашивать дракона о жалости было даже наивно. Им плевать было на людей — после случая с лекарствами я в этом убедилась. Если бы этому Дилану потребовалось, он сжег