Придя к такому выводу, я поднял трубку телефона и набрал код выхода на дежурную телефонистку. Номера секретариата президиума я не знал, но для этого и существует еще телефонистки. Постоянные номера и АТС-то лишь недавно введены.
— Алло, девушка? Соедините с товарищем Енукидзе… Да, с секретарем президиума… Огнев Сергей Федорович, директор Института анализа и прогнозирования… Спасибо…
Удивил я телефонистку, ничего не скажешь. Но хоть сразу не послала, так что осталось лишь подождать, когда мне ответят. Хорошо, что с недавних пор я вынужденно знаю имена основных членов как партийного аппарата, так и правительства и иных государственных структур. Особенно тех, кто давно на своем посту, а Авель Сафронович работает секретарем аж с 1922 года.
— Товарищ Енукидзе? Огнев беспокоит. Не знаю, слышали ли вы обо мне, но я был в составе участников, готовивших свод законов по коллективизации… слышали? Очень хорошо. Авель Сафронович, я почему вас беспокою-то — у меня подготовлены поправки к тем законам в связи с изменившейся обстановкой в нашей стране. Могу я подъехать, чтобы их показать?.. Хорошо, а когда?.. Понял, тогда жду вашего звонка. Вам как удобнее на рабочий номер мне позвонить или на домашний?.. Хорошо, я продиктую оба. Записывайте…
Положив трубку, я мысленно выдохнул. Сразу не послал, уже большой плюс. А то, что отложил решение по встрече, так это нормально. Наверняка сейчас уточнит и свое расписание, да и про меня справки навести захочет, а уже после этого подумает — встречаться со мной или послать. Но вряд ли пошлет. Михаил Иванович про меня должен помнить и про скорый доклад тоже. Так что я почти уверен, что он мне позвонит. И раз с этим делом разобрались, то пора закончить внесение замечаний профессора в мой диплом. Не нести же в президиум незавершенную работу.
* * *
Авель Сафронович озадаченно положил трубку телефона, переваривая только что прошедший разговор. Сначала, когда телефонистка сказала ему, что на проводе ждет глава какого-то института, мужчина не понял, кто это. А уж когда услышал молодой голос, и вовсе решил, что кто-то из старых товарищей решил над ним подшутить и попросил об этом сына или племянника. Но после представления парня Енукидзе все же вспомнил о молодом «псе» Сталина. И напрягся. Почему он позвонил Авелю, а не пошел к своему покровителю? Первое предположение — он попал в немилость. И в это легко верилось. Мужчина не понаслышке знал о тяжелом характере Иосифа. Да что там говорить — он сам после многих лет если не дружбы, то близкого знакомства попал в немилость. А все из-за того, что имел свое мнение о том, как поступить с Зиновьевым и Каменевым. Сталин хотел их расстрелять, а Авель был против. Даже если они оступились, поступать так со старыми товарищами нельзя! Никогда! Пока что это не ударило по самому Енукидзе, но мужчина не сомневался, что Сосо* ничего не забыл.
* — так Енукидзе называл Сталина.
Подставляться из-за незнакомого пацана не хотелось. Но был и другой вариант — Сосо решил дать парню больше самостоятельности. Чтобы тот не дергал его по мелочам. Но как это прояснить? Только спросить у тех, кто общается нормально и со Сталиным, и парня хоть немного знает. Тем более что и ходить особо далеко не надо. Огнев ведь представился главой института. А Михаил Иванович буквально на днях говорил, что будет собираться состав политбюро для слушания доклада парня. Причем во второй раз. То есть Калинин должен быть хотя бы поверхностно в курсе отношений Огнева и Иосифа. Да и про самого парня хоть что-то скажет. Ну и к тому же Серго можно обратиться. Вот кто не откажет и наверняка имеет свое мнение про молодого «пса».
Не откладывая это в долгий ящик, мужчина тут же вышел из кабинета и отправился к Калинину. Если есть возможность, то о таких вещах, как отношение к кому-либо, лучше говорить не по телефону.
Когда Енукидзе постучался в дверь и зашел, Михаил Иванович что-то читал. Но увидев мужчину, отложил документ в сторону и не поленился встать из-за стола.
— Что-то случилось, Авель? — пожал он руку секретарю, с которым сегодня еще не виделся.
— Да ничего особенного, просто вопрос один есть. Вы же знаете Огнева? Парня молодого, который…
— Сергей что ли? — перебил Енукидзе Калинин.
— Он самый.
— Видел его один раз, когда мы слушали его доклад о тяжелой промышленности. Хотя заочно мне крестьяне о нем все уши прожужжали, — хмыкнул Михаил Иванович.
— Да? И почему же?
— Не всем пришлись по нраву его законы. Поначалу-то вообще жалобы через одну шли. Да только что здесь я сделать мог? Это же курс Иосифа. Парень просто оформил его в рамки закона.
— И что? До сих пор этими законами недовольны? — осторожно поинтересовался Авель Сафронович.
Если это так, то может и плевать, в каких он отношениях с Сосо? Незачем ввязываться в то, что народу не по нраву. Эдак и свою башку подставить можно. А отношения с Иосифом и так испорчены.
— Есть и такие, — кивнул Калинин. — Но все же сейчас на парня почти и не жалуются. Если только на то, что он плохо продумал эти законы и их надо улучшить, — усмехнулся председатель президиума.
— Вот как раз по этому поводу я и пришел. Мне звонил Огнев и говорит, у него есть поправки к тем законам. Но я не понимаю, почему он их нам несет, а не… сам знаешь кому, — не решился вслух называть имя Сталина Енукидзе.
— Так по закону мы этим и занимаемся, — удивился Калинин. — С чего он их через Иосифа должен нам передавать? Чай у того и так дел не мало.
— Но так в первый раз же именно Иосиф их и принес.
— Но это-то понятно. Тогда мы Огнева и не знали и что это не инициатива какого-то подростка, а Сталина понять не могли. Но сейчас-то что тебя смущает?
— А если Огневым недовольны? И к нам он побежал, чтобы как-то исправить ситуацию?
— Так и тогда зачем нам ему мешать? — удивился Калинин. — Да и сомневаюсь я в твоих страхах. Будь иначе, послезавтра парень на слушание его