Много лет жил наш кот с нами. И вышло так, что в нашей семье он стал самым взрослым. И хозяином.
Он переезжал вместе с нами, по-своему уговаривая нашего пса, что ничего, приживёмся и на новом месте.
Он гулял с нами по лесам, как собака, слушался команд, бежал рядом. Он утешал меня в тяжёлые, страшные годы межвременья, когда моя страна пыталась выжить в угаре разграбления её пришлыми и дикими насильниками, уговаривал не падать духом, уверял, что всё непременно образуется… Он потратил много сил, чтобы создавать уют и радость в его доме, где он безусловно был «старшим».
Но ничто не вечно под луной. И приходят старинные строки древнего японского поэта Сайгё:
«Нетленное имя!
Вот всё, что ты на земле
Сберёг и оставил.
Сухие стебли травы —
Единственный памятный дар…»
Сухие стебли травы шумят под берёзой.
И стоит под ней странный черный камень, загадочный, как и твои глубокие зрачки, уводящие в глубь Вселенной, мой Кот.
И теперь, в прифронтовом Шебекино, сотрясаемом ударами снарядов ВСУ, я глядела вослед соседке и думала, что война — она для всех. И для тех, кто безраздельно доверился нам, — тоже.
А потом навалился июньский день, когда весь город, как отроившийся пчелиный рой, снялся с места и, несомый жгучими вихрями войны, смятенно вылетел из родных стен. Город смотрел нам вослед, вздрагивая и покачиваясь стенами под огненными смерчами, бьющими с западной стороны. Почти на месяц единственными обитателями города и окрестных сёл стали только кошки, собаки и иная живность. Повезло тем из них, кого хозяева успели выпустить на волю. Многие, слишком многие оказались заперты в четырёх стенах без воды и еды. Наперекор взрывам волонтёры делали, что могли. Но иногда было слишком поздно…
Мы же вернулись в город почти сразу… В нашем саду в наше отсутствие поселились две бывшие хозяйские кошки, промышлявшие мышами-полёвками и тем, что мы им выставляли.
Но Мурзик исчез из моего поля зрения.
Навсегда.
Что стряслось с ним?
Увезла ли его хозяйка в эвакуацию? Умер ли он от тоски, бесцельно слоняясь вокруг родного, но пустого теперь дома? Пал ли лёгкой добычей выпущенных и одичавших от ужаса и голода бывших домашних собак?
Не знаю.
Но более я его не видела.
Увы.
25 июля
Дожди, дожди по всей земле… Холодно для июля в нашем краю. Обстрелы Шебекино и районов идут ежедневно, но за сообщениями о них непременно следуют успокаивающие слова: «Жертв, разрушений — нет». Шебекинская администрация сообщает, что на сегодняшний день «работы ведутся на 116 объектах. Тепловой контур закрыт на 306 объектах, из них на 252 объектах — в 18 многоквартирных домах и 234 ИЖС — собственники дали расписки, что всем довольны».
Шебекино потихоньку возвращается к обычному течению жизни. Но наш пригород Новая Таволжанка в плачевном состоянии. Основная масса жителей возвращаться туда даже и не пробует. Слишком много там разрушений — почти все улицы пугают своим видом. На данный момент в результате обстрелов со стороны ВСУ там выявлено 734 повреждённых объекта, из них 9 многоквартирных домов, 716 частных домов и 9 объектов социальной инфраструктуры. Старший ремонтной бригады, что меняла в моём доме разбитые обстрелом окна, рассказывал мне, что в Новой Таволжанке на улице, которую они ремонтируют, нет почти ни одного целого дома, зрелище просто удручает. А каким процветающим районом была Таволжанка ещё пару месяцев назад! К сожалению, там до сих пор опасно находиться. Обстрелы.
Кстати, думаете, наша Новая Таволжанка — это медвежий угол?
Новая Таволжанка, дом со снесённой снарядом ВСУ крышей.
А вот и нет!
Вспомним, как было раньше. Земли от Тулы до Белгорода были плотно заселены и блистали именами известных писателей, поэтов, композиторов и промышленников.
И какие это были имена: Дитерихсы, Толстые, Ребиндеры, Тургеневы, Шеншины, Боткины и многие другие. Эти семьи были не только знакомы, дружны, но и приходились дальними родственниками друг другу. Жена Л. Н. Толстого была по матери из семьи Дитерихс, поэт А. Фет всю жизнь добивался возвращения себе родовой фамилии Шеншин и женился на Марии Петровне Боткиной, с семьёй которой шебекинские Ребиндеры были тесно связаны.
Глядите, вот мы и добрались до Новой Таволжанки.
Новая Таволжанка начинается прямо на границе города Шебекино, фактически являясь пригородом.
Между этими населёнными пунктами стоит огромный, массивный и солидный сахарный завод, построенный из красного кирпича в одно время и в одном стиле с заводами Ребиндера, что в Курске и Шебекино. До недавнего времени этот завод ещё работал…
А принадлежал он промышленникам-купцам братьям Боткиным. Эта купеческая династия дала России умных, деятельных и мыслящих людей, патриотов, болеющих за свой край.
«Выходец из посадских людей города Торопца Дмитрий Кононович Боткин первым перешёл в Москву, по-видимому, в 1791 году. Его брат Пётр Кононович (1781–1853) — московский купец первой гильдии, пионер чайного дела в России, потомственный почётный гражданин Москвы. Не получив образования, привлекал к себе видных деятелей культуры: А. С. Пушкина, А. В. Кольцова, И. И. Панаева, профессора Т. Н. Грановского. Его старший сын Василий как-то заметил: «Отец при всём невежестве был очень неглуп и, в сущности, добр».
Прямые потомки его стали известными дипломатами, иные — видными меценатами, всем известен светило медицины, терапевт, исследовавший желтуху и определивший её инфекционную природу, — Сергей Петрович Боткин.
Имя его носит больница в Москве.
Но я веду речь о старших сыновьях Петра Боткина: Дмитрии и Петре. Они стали совладельцами свёкло-сахарного завода в Новой Таволжанке Шебекинского района, основанного в 1890 году.
Боткины приобрели этот завод у Стефана Жуковского в жалком состоянии — он был ветхий, с оборудованием, которое едва работало. Купцы потратили на ремонт и оборудование 60 тысяч рублей, благодаря чему производительность завода увеличилась вдвое — до 200 тонн сахара в сутки, а ещё через пару лет он стал производить почти 500 тонн в сутки. В 1907 году Боткины перенесли предприятие на левый берег Северского Донца, и новый завод стал выпускать уже 1000 тонн сахара в сутки.
Боткины, безусловно, были баснословно богаты. Но назвать их бездушными эксплуататорами никак нельзя. Своим рабочим, которые трудились на сахарном заводе, они предоставляли жильё — семейные дома, что-то вроде общежитий — с отличными по тем временам бытовыми