Нас не хватит. Пространство слишком велико. Заполнить его не получится. Но сделать это необходимо. Главный герой убежден в своей правоте и разворачивает кампанию по отмене правила о запрете репликации живых существ вообще и разумных в частности. Он привлекает на свою сторону философов, духовных лидеров, социологов и первопроходцев, но Совет неумолим – репликация носителей разума недопустима, это неизбежно создаст огромное количество трудностей, и не только этических, но и сугубо технических. Репликация живого организма – процесс сам по себе сложнейший, хотя бы потому, что живое пребывает в непрерывном движении, и получить абсолютную копию живого посредством деформации Марло не представляется возможным. Тогда герой предлагает осуществлять репликацию в состоянии клинической смерти. Для этого он предлагает использовать технологию эвтаназии, применяемую и отработанную при гиперпрыжках.
Однако и на это Совет не дает одобрения. Герой настойчив, он продолжает борьбу, но постепенно энтузиазм его гаснет, энтузиазм его тает.
Много лет спустя, герой, уже немолодой человек, окончательно отказывается от замыслов своей молодости и отправляется в путешествие по фронтиру. После очередного вектора случается незначительный дамп навигационной системы, пока навигаторы корректируют курс, герой бродит по кораблю и совершенно случайно находит отсеки, заполненные стазис-капсулами. В капсулах люди, в одной из них он обнаруживает штурмана из соседней каюты, и еще одного штурмана из соседней каюты, и себя самого. Выясняется, что под прикрытием эвтаназии давно осуществляется негласная репликация землян. Во время каждого гиперпространственного вектора с человека снимается неживая копия, которую впоследствии воскрешают в новых мирах. Негласная экспансия. Великий посев. Адастра в своем максимальном проявлении.
– Сильная метафора, – сказал я. – Вселенная засеивается мерзлым зерном, космос заселяется мертвецами. Живое в неживое, неживое в живое для заполнения неживого, нездоровая рекурсия, однако. И в чем-то неотразимо подлинная…
– Это фантастическая книга, – пояснила Мария. – Они редки в наши дни, но иногда еще появляются, в основном на периферии. На Дите, например, их любят. Вопросы, смешные лишь на первый взгляд.
– Зачем непременно заселять Вселенную? – спросил я. – Почему это необходимо?
– Не знаю… Герой «Непогоды» считает, что это одна из форм приближения к бессмертию, а бессмертие – это истинная цель, всегда. Спорно, но не это интересно…
– Не смущает, что бессмертие возникает за счет мертвецов? – спросил я.
– Мы все мертвецы… технически. С каждым вектором степень присутствия мертвеца увеличивается… В конце герой… я о «Книге непогоды»… задается вопросом, есть ли смерть зло… Для нас смерть – безусловное зло, получается, что, путешествуя меж звезд, мы каждой VDM-фазой умножаем количество зла во Вселенной. И в себе самих… А проверяются ли экипажи дальних звездолетов… они ведь умирали уже десятки раз, некоторые – сотни. Или тысячи… И всякий раз барьер Хойла…
Мария закрыла глаза.
– Ты хорошо себя чувствуешь? – осторожно спросил я.
У Марии шишка, у меня нож, шишка и нож, я вдруг стал размышлять – находились ли они в карманах изначально или возникли после.
– Могу поспорить, это Уистлер. – Мария села на пол. – Это он.
– Что он? – не понял я.
– Все подстроил. Просчитал, что мы обязательно пойдем к актуатору, это не сложно предвидеть… И приготовил сюрприз, напихал в карманы шишек и пуговиц… то есть ножик… Я тебе рассказывала про своего брата, он служил «призраком»? Тут наверняка есть такой же дежурный призрак, пугало, ходит, по лестницам, пугает несведущих… Какой-нибудь… Шуйцев! – вспомнила Мария.
– Шуйский, – поправил я.
– Да, Шуйский-Леворучкин… Кстати, ты заметил, что и Шуйский, и Штайнер на одну букву?
Я быстренько взглянул – Мария это серьезно или тоже решила меня разыграть.
– На одну, – сказал я. – И что?
– Синхроничность, – загадочно прошептала Мария. – Это… это, вероятно, она.
– Нисколько, – возразил я. – Фамилии на «Ш» до сих пор одни из самых распространенных в мире. Шмидт, например, или Ши. Так что даже не совпадение. Тебе не кажется, что мы все-таки заблудились?
Мария обернулась в сторону, откуда мы пришли.
– Разве можно здесь заблудиться? В прямом коридоре нельзя заблудиться… Хотя о чем это я… Да… Послушай, Ян, я хочу спросить… Ты говоришь, что служба экстренного спасения контролирует всех туристов, так?
– Не совсем. Не контролирует, а страхует. Обеспечивает безопасность, для их же блага… А то всякие случаи приключаются, застревания, отравления, обморожения часто. Обморожения весьма популярны, многие к ним стремятся.
– Стремятся? – спросила Мария.
– Да, – подтвердил я. – Многие стараются отморозить пальцы на ногах, терпят до гангрены.
– До гангрены?
– Ничего не поделать, зов предков. Медики в итоге весьма недовольны – для полноценной регенерации требуется глубокая клеточная терапия, после которой нередки осложнения. Поэтому мы глубокого обморожения стараемся не допустить, объявляем эвакуацию, задействуем медведя…
Мария хихикнула.
– Как медведя?
– У нас на семнадцатой станции был… вернее, есть адекватный медведь-людоед. Как начинались обморожения или какой другой экстаз, мы выпускали Хромого, он производил впечатление. Это наш последний аргумент.
Мария рассмеялась, про медведя ей явно понравилось.
– Я недооценивала труд спасателей. В нем есть место значительному творчеству.
– Ну да…
Не очень понятно, иронизирует Мария или нет.
– Пойдем дальше, – предложила Мария. – Что-то я устала, словно полдня здесь пробыли… Мы полдня здесь пробыли?
– Меньше, – сказал я. – Думаю, часа… четыре.
– Четыре часа? Мы здесь четыре часа ходили… хотя словно и не ходили, а стояли… мы могли четыре часа подряд стоять?
– Мы не стояли…
– Тупик.
Многокрылый змей, в зубах золотое кольцо.
– Поразительный, невероятный тупик, – повторила Мария. – Не могу решить… сколько дней я на Регене, а определить не могу – это у них нарочно все так предусмотрено или само собой получается? Они так усердно делают вид, что нарочно… Но на самом деле никакой уверенности нет, во всяком случае, у меня…
Синекрылый глазастый змей, он нарисовал змея с золотым кольцом.
У меня тоже отсутствовала уверенность. Мы сидели у стены.
Глава 8
Сорока на виселице
Удивительно, но я привыкаю к номеру. Его внутренние стены такой же неровной структуры, как внешние, – шершавый заусенистый белый янтарь, похожий на прессованную жеваную бумагу, уютно, не так, как дома, дома у меня… Другие стены. Забавно, мне понадобилось несколько мгновений, чтобы вспомнить свою комнату на Земле, стены в той комнате белого цвета, но это совершенно иной белый, чересчур белый, и сами стены ровные. Наш мир в основном раскрашен во множество оттенков белого и золотого, в нем не осталось синего, малинового,