– Мы не похожи на них, – возразил я. – Мы другие.
– Ты не представляешь, насколько мы те же… Помнишь «Пасынков Вселенной»?
Я не помнил, не читал, надо посмотреть в библиотеке, красивое название.
– Неровная книга, но содержит интересные мысли, в библиотеке она есть, я дам почитать.
В последнее время вокруг меня часто образуются новые мысли, их слишком много, они слишком большие.
– Артур Хойл, горячий сторонник новой космологии, тот, между прочим, самый… Так вот, в «Пасынках» Хойл высказал остроумную, хотя во многом и абсурдную гипотезу устройства космоса как пространства Зенона. Мир, существующий на расстоянии взгляда…
Мир растет. Чем дальше простирается взгляд, тем протяженнее пространство. Первобытный мир ограничивался слепой линией горизонта, когда человек задрал голову и увидел Луну, аарда развернулась из плоскости и стала не диском, а сферой. Греки растянули границы от Понта до Марса, Рим простирался уже до Меркурия, Галилей направил телескоп в небо, и мир расширился новым вдохом. Потом «Хаббл», великое прозрение «Хаббла», удвоение Кесслера, мосты Емельяновой, чем дальше отодвигались границы, тем нестерпимее хотелось их достичь. И неожиданно мы их достигли. Вышли к стене, о, этот Алан Сойер с его гиперпрыжком, смерть – смерть, и Ахиллес обогнал черепаху, небо стало вновь недостижимым, Вселенная, не успев дорасти до нас, обернулась мачехой.
Старые мокрые камни.
Удивительно хорошо чувствовать себя вне Земли, далеко, одиноко. Лететь, разговаривать, смотреть на чужую тундру.
– Тысячи миров земного типа, их находят, находят, находят, и именно в этом и кроется проблема, – говорила Мария. – Мы открыли, открываем и еще откроем тысячи планет класса «терра», а между тем Штайнер прав – сами хранители кадастра Академии Ломоносова не знают названий всех разведанных планет. Чего уж там, не у всех планет есть имена, у большинства лишь кодовые номера, строчка в атласах: Арчер-Глизе, Месье, Вескер‐35. Мы никогда не узнаем эти миры, никто не порадуется их небу, не вдохнет незнакомый воздух, не промокнет под новым дождем! Нам попросту не хватит технических возможностей, не хватит человеческих ресурсов, не хватит времени. Космос нам давно не по размеру, мы не в состоянии освоить его, не в состоянии увидеть… кому тогда цветет сей дивный сад, и падать для кого звезде?
Я слушал.
– Уистлер и прочие правы – нам нужен переход в иное качество… Адастра… Как ты думаешь, здесь есть теплые моря?
Везде есть теплые моря. Я покосился на универсальный ранец у ног Марии, ранец настораживал. В короткий поход с ранцем не отправляются, а что, если Мария повернет на юг? С утра она собиралась посетить руины, вдруг передумала и решила на теплое море?
– Как думаешь, какие моря красивее: северные или южные?
– Все-таки зачем?
Мария увеличила скорость, тундра внизу стала зеленее, зеленее.
– Интересно, – ответила Мария. – Побывать на Регене и не изучить тут все… Это же настоящая история! Тебе разве не интересно?
– Интересно.
Это правда интересно. Каждый день. Про скуку неправда.
– А потом, я, как филолог, работаю над диссертацией…
Мария положила ховер на левый борт, ручей, похожий на серпантин.
– Я думал, ты библиотекарь, – сказал я.
– Библиотекарь само собой, – ответила Мария, вглядываясь в тундру. – Книги надо спасать, читать и расставлять по полкам, прикладной аспект еще никто не отменял… Но по основной специальности я все-таки филолог.
Мария перетянула с креном, ховер стал заваливаться, автопилот на секунду предусмотрительно перехватил управление, выровнял. Мария раздраженно фыркнула, оторвалась от сенсоров.
– Вот ты спасатель, я поняла, кого ты спасаешь… а вот от чего ты обычно спасаешь? – поинтересовалась Мария. – Конкретно? От пожаров, наводнений, катастроф? От землетрясений?
Сенсоры шевелились, ощупывая воздух.
– В основном от диких животных и собственной глупости, – ответил я. – Современный человек самонадеянно не боится пожаров, ураганов и наводнений, катастрофы… на Земле давно не случается настоящих больших катастроф… Но есть некоторые… Персонажи…
– Вот именно – не случается, – перебила Мария. – Все предусмотрено заранее! Мы заранее спасены. И это хорошо… наверное. Это хорошо?
Сенсоры потянулись к пальцам, пришлось щелкнуть по наглым бледно-зеленым присоскам, не люблю сенсорное управление, предпочитаю классические перчатки.
– Гравитация как благо, – сказал я.
Мария посмотрела на меня, как никогда не смотрела до этого, наверное, ее смутил немного солнечный день.
– Гравитация как плацента, ты это имеешь в виду? – осторожно уточнила Мария.
Гравитация как болото.
– В общих чертах.
Мария продолжала смотреть вниз и вбок, прищурившись, на тундру.
– Понимаю, – сказала Мария. – Нам был дан уютный теплый мир, но бестолковое человечество крайне непрозорливо пытается продавить пузырь, предусмотренный заботливой матушкой-природой, так? Продавив его, мы вывалимся из мира детства в подлинный мир, в эпоху зрелости, готовы ли мы к ней? Так.
– О чем твоя диссертация? – спросил я.
– «Тема фиаско в произведениях современных авторов».
– Чем сегодняшнее фиаско отличается от фиаско давно минувшего?
Хотя в общих чертах я представлял. Книга непогоды.
– А я так и не смогла окончательно ответить на этот вопрос. – Мария вытянула руки. – Раньше горечь поражения была знакома многим, практически все без исключения земляне переживали это чувство… да и не раз, сегодня же личная неудача редка, с точки зрения человека девятнадцатого века, мы патологически счастливы… поголовно счастливы, как в детстве. Состояние счастья чрезвычайно сложно выразить художественными средствами, поэтому в искусстве у нас царят неудачи… то есть если искусство воспевает удачу, то, как правило, само становится провалом…
А это неплохо, подумал я.
Мария растопырила пальцы, смотрела через пальцы на небо, облака, летящие навстречу ховеру, облачная под серой обложкой книга, солнце как тонкий золотой обрез.
– Понятно, после «Бездны» довольно сложно сказать нечто новое в художественном отношении, но…
Мария сквозь пальцы вглядывалась в стремительное небо перед нами.
– Но мастера пытаются.
Синхронная физика как выкидыш, Мария всматривалась в небо.
– Это вызов – рассказать о том, о чем двести раз рассказали до тебя. Никто не спорит – синхронистика во многом стигматизирована, особенно в последние годы, но… мастера не теряют надежды.
Река, как серая оловянная линейка, забытая меж страниц, тускло блеснула чуть ниже линии горизонта. Руины старого Института должны быть где-то здесь, на севере, у устья реки имени Барсика. То есть у Иртыша.
– Получается? У мастеров?
Мария устала держать руки перед собой и потерла нос.
– Скорее нет. Велик искус старых добрых торных путей, инерция, схема слишком… соблазнительна и привычна. Слишком.
– Молодой ученый?
– Забыв про страх и технику безопасности…
Мария зажмурилась и замерла на секунду, затем чихнула, все красавицы чихают от облаков, еще от солнца.
– …Проводит рискованный опыт. В финале, разумеется…
Мария чихнула снова.
– Примерно так, – сказала она. – В разные стороны.
– И пепелище, – добавил