— А где Агнешка и Гося? Заболели? — участливо поинтересовалась Ульяна Назаровна.
— Нет, — покачал мальчик головой, — испугались.
— Чего?
Мальчик вскинул на неё большие удивлённые глаза.
— Вы разве не были на вечерней службе?
— Нет.
— Вчера ворвались какие-то люди и разбросали тут бумажки с угрозами. Многие испугались и сразу ушли.
— Надо же! А что за бумажки?
— Не знаю, — мальчик пожал плечами, — отец Афанасий велел все сжечь. Свечки брать будете?
Пока мать покупала свечи и подавала прошения о здравии, Кати быстро выскользнула из храма и прогулялась во внутренний дворик проверить, не прибыл ли Алексей до начала службы. Сам внутренний дворик её не интересовал, там стояли пару сколоченных деревянных лавок, на которых часто отдыхали старушки. Но от него вела короткая тропинка в узкий закуток, спрятавшийся между забором дома отца Афанасия и тыльной стеной подсобного помещения храма. Сюда никто не заглядывал, и это место как нельзя лучше подходило для встречи влюблённых. Алексея ещё не было, и Кати вернулась в церковь как раз к началу Литургии. Не заметившая короткого отсутствия дочери Ульяна Назаровна выдала ей и Феоктисте свечи и принялась обходить тёмные иконы, перед каждой опускаясь на колени и смиренно склоняя голову. Кати неслышно следовала за матерью, механически ставила свечи и оглядывалась на входящих прихожан. А их действительно сегодня было совсем мало, несмотря на неделю Марии Египетской. Кати вспомнила, что дома, в Тополином, в крохотной церквушке на эту службу собиралось всегда много людей послушать о женщине, богатой и знатной, бросившей всё ради веры и удалившейся в пустыню. А здесь… Впрочем, возможно, их тоже испугали вчерашние листочки с угрозами. Интересно, что же такое там было написано? Поставив свечи, Кати пристроилась рядом с матерью напротив Царских врат и попыталась внимать молитвам отца Афанасия, но мысли уносили её далеко за пределы храма. Она представляла Алексея, скачущего к ней на встречу, краснела от волнения и замирала с улыбкой на губах, а то вдруг ей казалось, что её письмо лежит в кармане корчмаря, и он позабыл отдать его капралу. От этого ей становилось страшно, она бледнела и начинала креститься невпопад.
В то время, когда Кати изнывала от неизвестности, Алексей томился в условленном месте. Он прискакал минут через двадцать, после того как девушка вошла в церковь. Он не стал заходить в храм, чтобы случайно не столкнуться с домочадцами Кати, завёл лошадь за дом священника и оставил её там, привязанной к изгороди, а сам прошёл к указанному Кати закутку и принялся её ждать. Время тянулось мучительно медленно, из церкви доносились песнопения, а любимой всё не было.
Тем временем Ульяна Назаровна сама заметила, что Кати то краснеет, то бледнеет, и встревожилась:
— Душенька, хорошо ли ты себя чувствуешь?
— Всё хорошо, матушка, — прошептала девушка, — только как-то душно сегодня, воздуха не хватает. — Она провела рукой по лбу.
— Ты смотри, в обморок тут не упади. Может, выйдешь на улицу подышать?
— Да, пожалуй, — согласилась Кати, едва сдерживая радость, что мать сама предложила ей выйти.
— Пойти с тобой? Или Феоктисту попросить?
— Нет-нет, не волнуйтесь. Я сама. На крылечке постою немного и вернусь.
Кати вышла из храма, огляделась и быстро направилась вдоль него во внутренний дворик. На лавочке сидели две пожилые пани и о чём-то тихо беседовали. На Кати они не взглянули, и девушка направилась по тропинке к условленному месту. Она остановилась возле стены, за которой скрывался тот самый закуток, вздохнула и шагнула.
Алексей изнемогал от ожидания, когда услышал приближающиеся лёгкие шаги. Кати! Это она! Сердце гулко забилось, капрал подошёл к углу стены, и не успела Кати появиться, как он схватил её в объятия и закружил.
— Алёша! — вскрикнула девушка от неожиданности. — Господи! Испугал-то как!
— Катенька, милая, любовь моя! — Алексей осторожно поставил её на землю, наклонился и поцеловал долгим жарким поцелуем. — Как же я скучал по тебе!
Он прижал Кати к груди, а она подняла к нему лицо, сияющее от счастья.
— Я тоже, — прошептала девушка. — Я так боялась, что ты не придёшь.
— Разве я мог не прийти? Я летел к тебе на крыльях любви, считал минуты и проклинал время, тянущееся так медленно.
— Мне казалось, что корчмарь забудет отдать письмо, что ты не решишься на встречу, что ты позабыл меня. Ты бы знал, как страшно мне было.
— Бедная моя Катенька. Сколько мыслей, и все неправильные. Никогда не смей даже думать, что я могу позабыть тебя! И о Чеславе ты зря так — он славный малый и был рад услужить мне. Мы с ним приятели. Я ведь даже подарок тебе нашёл с его помощью. Какая же ты красавица! — Алексей отстранил девушку и оглядел её с восхищением. — Как жаль, что у меня нет медальона с твоим портретом. Я бы засыпал и просыпался, держа тебя в объятиях.
Он снова обнял Кати, и она замерла, уткнувшись лицом в его грудь и вдыхая его запах.
— Какое это счастье, вот так стоять вместе, обнявшись, и забыть обо всём, — вздохнула девушка. — Но времени мало. Матушка думает, что я на крылечке дышу воздухом, и может спохватиться из-за моего долгого отсутствия. С того дня меня никуда одну не выпускают, хожу либо с матушкой, либо с Феоктистой. Удалось раз пойти в город с Ясей, но она меня пугает. Что-то в ней есть злое.
— Да, — кивнул Алексей, вспомнив настойчивые зазывания молодой Рапацкой в гости. — Держись от неё подальше. Она недобрая.
— Ещё родители решили увезти меня в Тополиное сразу после пасхальной недели. Алёша, что же нам делать? Отец и слышать о тебе не хочет.
— Надо дать ему время остыть. Я всё равно от тебя не отступлюсь. Пусть пройдёт пост и Страстная неделя, а на праздничной я буду его умолять о твоей руке. Если понадобится — за Ульяной Назаровной на коленках ползать буду.
Кати рассмеялась, представив Алексея, ползающим на коленях и хватающим мать за подол платья.
— Мне пора, — она печально взглянула на любимого, поднялась на цыпочки и сама поцеловала его. — Увидимся в следующее воскресение?
— Увы, нет, любовь моя, — вздохнул капрал. — Прямо сейчас должен скакать с поручением в Санкт-Петербург.
— Куда?
— В