Иду на кухню и включаю кофемашину – если не взбодриться, то дело обязательно дойдет до скандала. Впрочем, с матери станется ляпнуть что-нибудь такое, что без скандала говорить с ней попросту не получится.
– Я тоже рада тебя слышать, Сильвия, – с возрастом голос у мамы изменился и теперь звучит ниже, будто бы поскрипывает, как половицы в нашем летнем доме. Она стареет, но разговаривает все так же уверенно, будто не с дочерью беседует, а с кем-то из прислуги. – Как поживаешь?
Настроения вести светскую беседу у меня нет. Я облокачиваюсь на кухонный островок и со звоном передвигаю бокалы по столешнице – ищу свою любимую кофейную чашку. Так хочется взять одну из них и запустить в стену, а еще лучше – матери в лицо, жаль, что из Нью-Йорка до Палермо чашка не долетит.
Только если ты хорошо попросишь, детка.
– Ну хоть ты-то заткнись, – говорю я и прикрываю глаза, понимая, что оплошала.
За последние несколько месяцев уже вошло в привычку отвечать на едкие комментарии Мера вслух. В дурацкую, дурную привычку. Ему-то глубоко наплевать, он слышит даже самые потаенные мои мысли.
И не говори, что тебе не нравится. Утром ты думала иначе.
Утром. Перед глазами мгновенно всплывает приглушенный свет в спальне, короткое прикосновение острых зубов к шее, слишком горячий и длинный язык – и где он только ни побывал сегодня. К лицу мгновенно приливает кровь. Слишком много времени они проводят вместе.
– Что, прости? – спрашивает мать холодно.
Тон ее неуловимо меняется – исчезает надменная вежливость, уступая место легкому недовольству. Как это мне хватило наглости оскорбить ее? Знала бы мама, о чем я в этот момент думала.
– Это не тебе, мам. Что ты хотела?
По кухне распространяется приятный аромат кофе, мерно рокочет кофемашина, и больше всего хочется выпить латте с карамельным сиропом и вернуться в гостиную. Забраться с ногами на диван и посидеть в тишине час-другой, в надежде, что Меру не придет в голову материализоваться посреди квартиры. Надавить на мои неправильные желания.
Вместо этого я постукиваю пальцами по столу, глядя, как стекает в любимую чашку кофе вперемешку с молоком. Латте получится так себе.
– Я знаю, что просто так ты бы не позвонила. Прости уж, но никогда не поверю, будто тебе вдруг захотелось со мной поговорить. Напомнить, как закончился наш разговор в прошлый раз? И если ты опять об этом, то еще раз повторяю: я не собираюсь выгораживать тебя перед папой и уж тем более как-то тебе помогать.
Настроение неумолимо портится. Как бы я ни старалась отвлечься, воспоминания сами лезут в голову: вот мама не обращает на меня внимания в детстве, вот мы разговариваем о красоте, а вот прощаемся перед отъездом матери в Италию. В тот день я попыталась плюнуть ей под ноги, но миссис Говард вовремя меня остановила. А отец и вовсе отказался приехать в аэропорт, сослался на дела в колледже.
Теперь и я могла так сделать. Пока мать прожигала жизнь под палящим итальянским солнцем, я вовсю строила репутацию идеальной девчонки. А уж теперь, когда меня назначили президентом курса, дел у меня и вовсе невпроворот. Правда, совсем не таких, на какие я рассчитывала.
В голове до сих пор не укладывается, что на место Дерека поставили не кого-нибудь, а меня: папа ведь всегда говорил, что не будет мне помогать, а тут аж выборы отменил. Ребята до сих пор в себя не пришли.
Я криво ухмыляюсь, вспоминая перекошенное лицо Джейн.
Красота не единственное мое оружие.
И правда, детка, на одной красоте далеко не уедешь.
Мер смеется у меня в голове, и я готова поспорить, что выглядит он сейчас до невозможного довольным. Но даже с пробравшимся прямиком в голову демоном беседовать приятнее, чем с родной матерью.
– Я смотрю, за годы ты ни капли не изменилась.
А мама наверняка поджимает губы и вздергивает подбородок. На том конце провода слышна приглушенная музыка и отдаленный стук. Я представляю мать, сидящей на террасе дома бабушки и дедушки, смотрящей вдаль, на морскую гладь и красочный, скорее всего, кроваво-красный закат, и потягивающей любимое вино из бокала. Шато Латур. Кислятина жуткая.
– Надеюсь, хотя бы в колледже ты как-то устроилась. Можешь сколько угодно думать, будто меня не интересует твоя жизнь, но я слышала, что недавно тебя назначили президентом курса. Поздравляю, Сильвия. Честно говоря, я не питала на этот счет больших надежд, ты всегда была девочкой посредственной, и я боялась, что выше танцев где-нибудь в группе поддержки ты никогда не прыгнешь.
Кто бы сомневался, что причиной звонка окажется либо срочное дело, какое матери нужно решить здесь и сейчас; либо желание поглумиться. Кто, интересно, ей рассказал? Вряд ли папа. Может быть, он говорил с дедушкой Роберто, а тот все передал маме? С дедушкой-то они до сих пор общаются, он даже приезжал в прошлом году на Рождество – удивительно, как столь сварливый, но добросердечный мужчина умудрился воспитать такую дочь, как Лаура Хейли.
– Очень мило с твоей стороны. Завидуешь? У самой-то так ничего в жизни и не получилось. Да и бизнес твой цветочный, насколько я помню, заглох еще в первые три года. Какая жалость, – вздыхаю я.
В эту игру можно играть вдвоем.
Интересно, как много папа разболтал дедушке? Со своими новыми обязанностями я справляюсь едва ли: первый же учебный день после назначения президентом стал для меня адом. Да и кто мог подумать, что желание исполнится именно так? Разве Мер не должен был вложить мне в голову соответствующие знания? Помочь освоиться?
Я ничего не смыслю в организации студенческого совета, не всегда нахожу общий язык с преподавателями и понятия не имею, как вести себя на собраниях старост. Но ничего, все можно исправить. Наверняка у меня еще остались желания.
Мер исполнил как минимум десять самых разных, и с моей душой до сих пор все в порядке. Быть может, он исполнит еще столько же и даже больше. На мгновение я забываюсь и блекло улыбаюсь, стискивая в руках чашку с горячим кофе. Мне нужны знания Джейн, умения Дерека, хорошо бы еще бывшую подругу по носу щелкнуть, чтоб не копала под меня…
Весь мир может упасть к моим ногам по щелчку пальцев. Длинных когтистых пальцев.
А я-то думал, что ненасытной ты бываешь только в постели, детка.
Если бы Мер стоял рядом, я отвесила бы ему пощечину. Или как следует саданула бы в грудь. Чертов демон, почему ему вечно нужно