– Брось, Сильвия, – смеется мама, и смех у нее все такой же легкий, как перезвон колокольчиков в бескрайних цветочных полях. Я так и не научилась смеяться так же изящно. Список желаний становится все длиннее и длиннее. – Я никогда к этому и не стремилась. Если ты не заметила, я добилась всего, чего хотела.
– А позвонила тогда зачем? Говори, иначе я повешу трубку. Не хочу тратить вечер на пустую болтовню, у меня еще много дел.
Ни единого, если не считать разговора с Мером. Может, хотя бы сегодня он изволит ответить на мои вопросы. Рассказать, на каких условиях мы сотрудничаем и сотрудничаем ли вообще. Мы ведь стали намного ближе за последний месяц, разве не пора уже?.. Изнутри поднимается волна неприязни к самой себе. Да, он до неприличия похож на Дерека и умеет, теперь-то я точно знаю, гораздо больше, но он все-таки не человек. Самое настоящее чудовище, выбравшееся наружу из самых глубин Ада, а я сплю с ним. И не только сплю.
Отвратительно.
Это одно из твоих желаний, Сильвия. Сокровенных.
– Мне нужно будет приехать в Нью-Йорк ненадолго, – голос матери звучит вслед за бархатистым, хрипловатым голосом Мера, и до меня не сразу доходит, что мама сказала. В голове все еще эхом отдаются насмешливые, ядовитые комментарии. – И я рассчитываю остановиться у тебя. Сейчас у меня нет возможности снять номер ни в одном из моих любимых отелей, а ночевать где попало я не намерена.
Она же не серьезно, правда? Кухня медленно расплывается перед глазами: мутнеет и идет рябью чашка кофе на столешнице, темнеет и будто бы исчезает из виду кофемашина, пошатывается кухонный островок. Даже холодильник и окно, сквозь которое видны десятки ярких неоновых вывесок, отдаляются и превращаются в мелкие точки. Кажется, еще пара секунд, и я потеряю сознание.
Но наваждение отступает так же быстро, как и накатило. Кому, как не мне, знать мать лучше других? Если я уверена, что весь мир может пасть к моим ногам благодаря контракту с демоном, то мама считает, что мир должен лежать у ее ног по праву рождения. Потому что она красива, хитра и умеет правильно себя подать.
Вот только со мной такой фокус не пройдет.
Я хмурюсь и поджимаю губы – так же, как любит делать это мама.
– Мне все равно, где ты будешь ночевать, мам. Подай себя как следует, может, тебе уступят люкс в «Плазе» или «Темпо», – усмехаюсь я, не удержавшись от шпильки. – Или не получится?
– Как у тебя наглости хватает так говорить с матерью? Ты обязана мне жизнью, дорогая.
Как и много лет назад, внутри поднимается ураган – бушует, сметая все на своем пути, распаляя давно забытые, оставленные в прошлом чувства. Злость. Обиду. Неприязнь. Я обязана ей жизнью? Черта с два. Никогда я не просила женщину по имени Лаура Хейли рожать меня. Не просила спать с папой, а потом сматываться в Италию, потому что она устала от семейной жизни. Роскошной жизни, где даже о дочери за нее заботилась прислуга. Чужая женщина, которой, быть может, я и впрямь обязана многим.
Марта Говард – в десять раз лучшая мать, чем Лаура Хейли, хотя помимо нее отец оплачивал еще несколько гувернанток. Но выросла-то я именно с миссис Говард. И ее с удовольствием бы приютила у себя даже сейчас, будь у меня возможность.
– Мне уже давно не десять, мам. Не дави на жалость.
– Чего бы ты добилась без моей помощи, Сильвия? Без моих советов? Думаешь, из тебя выросло бы что-то путное, если бы я не спустила тебя с небес на землю? До сих пор помню, какими глазами ты смотрела на меня, когда я объясняла тебе, каким бывает мир на самом деле. Да, толчок мог быть жестоким, но именно такими и должны быть уроки жизни.
Почти восемь лет прошло, а я до сих пор помню тот день. Я была всего лишь тринадцатилетней девчонкой, и единственное, чего мне по-настоящему хотелось, – стать ближе к матери, быть на нее похожей. А что я получила взамен? Оплеуху, которую запомнила на всю жизнь. Мать – мой пример для подражания, неизменный кумир на протяжении долгих лет – оказалась жестокой женщиной, не способной на любовь. Готовой бросить ребенка, потому что ей надоела жизнь в Нью-Йорке. Готовой унизить меня, потому что ей показалось, будто это окажется для меня отличным жизненным уроком.
Да мне пять лет потребовалось, чтобы начать спокойно смотреться в зеркало. Два года я ходила к психологу, пыталась восстановить самооценку и принять свою внешность, начать воспринимать себя красивой – мальчишки таскались за мной в старшей школе, а я не верила ни одному из них. Считала, будто все они врали, ведь я-то видела, насколько уродлива на самом деле.
Смотрела в зеркало и замечала там все ту же тринадцатилетнюю девочку, прыщавую и сгорбленную, в убогом красном пиджаке и шерстяной юбке. Уродливую и глупую, какой никогда и ничего в жизни не добиться.
Ураган внутри превращается в настоящий торнадо. Если мать чего-то и заслуживает, так это оказаться на улице, когда заявится в Нью-Йорк, – и это будет ей отличным жизненным уроком. Может, ей повезет, и она наткнется на какого-нибудь сердобольного престарелого мужика, который пригласит ее куда-нибудь и оплатит вечер-другой в ресторане.
– Пошла ты, – со злостью выплевываю я, прежде чем скинуть вызов и бросить телефон на столешницу из искусственного камня.
Может, матери лучше и вовсе никогда не возвращаться в Нью-Йорк.
– Как пожелаешь, – шепчет Мер у меня над ухом.
Но когда я в страхе оборачиваюсь, демона уже и след простыл. В ярко освещенной кухне пахнет серой, а в груди у меня оглушительно бьется сердце, грозится подняться до самого горла и выскочить наружу. Он же не станет, правда? Этого не может быть. Мое желание – такое же глупое и мимолетное, как желание вылить на него кофе, когда он слишком много болтает, да Мер никогда и не растрачивается на подобные глупости. Это же не сокровенные желания.
Правда?
– Мер? Мер! Вернись, сейчас же! Я не загадывала никаких желаний, Мер!
В ответ – лишь звенящая тишина и едва слышный рокот холодильника. Кофе в чашке давно остыл, а по экрану мобильного телефона расползается некрасивая тонкая трещина, напоминающая паутину.
Я отказываюсь верить, будто с матерью что-то случится. Даже если Меру вздумалось потратить одно из желаний на такую глупость, как задержка рейса из Италии в