– Почему ты решил так поступить, пап? Разве выборы не одна из вечных традиций колледжа? – спрашиваю я очень тихо.
Страшно услышать ответ на этот вопрос. На этот и еще на десяток подобных. Но кем я буду, если промолчу? Нужно понять, не больно ли отцу. Не находится ли он под влиянием – таким же жутким, как и мама. Не угрожает ли ему опасность.
– Уверен, ты отлично справишься, Сильвия. У тебя все впереди.
– Ты ведь сам когда-то сказал мне, что лучшее, на что я могу рассчитывать, – возможность окончить колледж, – горько усмехаюсь я. – И то, только если возьму себя в руки и начну учиться. Ты не хотел мне помогать.
– У тебя все получится, Сильвия, – и голос отца все такой же пустой, холодный, лишенный эмоций. Он разговаривает как автомат. – Ты старательная девочка.
Старательная девочка, как же. Я старалась в первые несколько лет после отъезда матери в Италию, а потом, стоило прийти в себя, до меня наконец дошло: мама ведь была права. Ничем особенным в колледже я не выделяюсь, с программой справляюсь постольку-поскольку, и, если бы не деньги семьи, работать мне в «Макдональдс» или еще каком-нибудь кафе, а то и в магазине на заправке, а может, в супермаркете.
С чем у меня никогда не было проблем, так это с внешностью, но на одном красивом личике и точеной фигурке далеко не уедешь.
На них, как и на деньги, не купишь ни любовь, ни дружбу. И сколько бы я ни прилагала усилий, родители никогда не воспринимали меня всерьез. Да что там родители, меня не воспринимали всерьез даже парни. Сильвия Хейли – всего лишь симпатичное дополнение к их образу, куколка, которую можно попросить помолчать, когда нужно, и трахнуть, когда захочется. Черт бы их всех побрал.
Но Мертаэль не такой, правда? Ему начхать, как ты выглядишь и что умеешь. Ему нужно от тебя что-то другое, Сильвия. Твоя душа, как ты всегда и мечтала.
– Ты знал, что Дерек пропал? – я наконец успокаиваюсь, в голосе больше не слышно слез. Заикание сошло на нет.
– Надеюсь, с ним все будет в порядке, – отца будто запрограммировали отвечать односложно.
Если с полицией он общался в том же тоне, то детектив Блумфилд точно что-то заподозрил.
– А Джейн, пап?
– Замечательная девушка.
Да чтоб тебя, Мертаэль!
Я сбрасываю вызов и откидываю телефон в сторону, по счастливой случайности тот падает на диван. Как мог демон превратить моего отца в тупого болванчика?
Нет, Сильвия, успокойся и подумай. Все было хорошо, пока ты не упомянула президентство.
Приходится глубоко вдохнуть и шумно выдохнуть, чтобы прийти в себя. Все хорошо. Все правильно. Отец не может адекватно реагировать на такие вопросы, потому что никогда не хотел отменять выборы и назначать меня президентом курса. Как бы мне ни хотелось стать звездой колледжа, я способна только мило улыбаться и зажигательно танцевать на вечеринках. Может, и впрямь стоило просто попробовать себя в группе поддержки.
Мой стон разносится по квартире и напоминает скорее скулеж раненой собаки. Почему нельзя повернуть время вспять? Остановиться и подумать, что конкретно загадываешь – вслух или в собственной голове.
Не расстраивайся, Сильвия, разве светить прелестным личиком не главная твоя задача? Если улыбнешься кому надо, они поболтают за тебя с преподавателями. А если зайдешь чуть дальше, то и с чем посерьзнее разберутся. Разве ты еще не поняла, как устроен этот мир?
Кажется, будто в голове звучит голос матери, но это не он. За надменным, высоким и густым, как патока, голосом Лауры Хейли скрывается знакомый демонический баритон. Да чтоб ты подавился своими издевками! Интересно, это сработает? Я нервно усмехаюсь.
Никогда Мертаэль не обернет ни одно мое желание против себя. Да и не искреннее оно. Не сокровенное.
Осталось ли в жизни хоть что-то, что я не разрушила собственными руками? Осталось ли хоть что-то от меня самой? Оглядывая царящий в гостиной бардак – разлетевшиеся по комнате мятые бумажные платочки, несколько пустых бутылок из-под воды, разбросанные по полу подушки и пролившийся на паркет кофе, – я с грустью вздыхаю.
Нет, не осталось. И внутри меня царит бардак не меньший. В попытках склеить собственные мысли и осколки, на которые разлетелось сегодня вечером сердце, я поджимаю губы и иду в кладовую за пылесосом. Нужно убраться хотя бы в квартире.
Обо всем остальном подумаю потом, когда хоть немного приду в себя. Прикоснусь к разбитому, кое-как склеенному сердцу, и честно спрошу себя: действительно ли я готова смириться со смертью матери? Правда ли мне хочется, чтобы сумасшедший, эгоистичный демон задержался в моей жизни? Действительно ли я верю, что он может испытывать ко мне какие-то извращенные, демонические чувства? А я? Я могу?
Конечно можешь, Сильвия. И ты уже простила меня. Ты ведь понимаешь, что в твоей жизни не появится никто лучше меня. Никто не полюбит тебя. Знаешь почему? Потому что ты создала свой идеал и отказаться от него не сможешь.
Я с отчаянным воплем скидываю со стола посуду, и по комнате разносится оглушительный звон бьющегося стекла. Обхватив голову руками, я оседаю на пол вместе с пылесосом и, заливаясь слезами, не замечаю осколков под ногами. Они впиваются в кожу, самые мелкие входят глубоко.
Мне больно, но вовсе не из-за множества мелких ран.
Мне больно, потому что Мертаэль прав.
Глава 22
Мер
Прошлым вечером
Я заставлю тебя возненавидеть меня.
Вечера в Палермо разительно отличаются от вечеров в Нью-Йорке. Часам к восьми город потихоньку утихает, и не слышно со стороны площади ни эмоциональных криков, ни перезвона посуды, ни сигналов автомобилей. Город медленно погружается в сон, едва закат окрашивает небо в ярко-красный цвет, едва розовеют и расходятся, уступая место звездам, облака.
Лаура Хейли вглядывается в первые яркие точки на небе, сидя на широкой террасе родительского дома. На небольшом плетеном столике неподалеку стоит бокал шипучей газировки, наверняка давно уже теплой. Да и газов там осталось кот наплакал. Она тянется к бокалу, вертит его в руках, смотрит на темнеющие небеса сквозь розоватую жидкость и печально улыбается. Думает, будто возраст давно уже не тот, а будь она помоложе, рискнула бы еще раз рвануть в большой город, как в свои восемнадцать.
Когда-то она устраивала концерты не хуже малышки Сильвии. И мне придется к ней прислушаться. Понять ее. Вытащить наружу самые отвратительные ее грехи