Какой же он, черт побери, жестокий урод! Я вскакиваю и со злостью бросаю подушку в сторону, с силой пинаю диван ногой и сгибаюсь пополам от боли. Оседаю на пол, прижимая ладони к лицу, и вновь даю волю слезам. Нужно выпустить наружу все, что накопилось внутри.
Избавиться от боли, от гнева, от ненависти.
Почему? Вопрос крутится в голове, только ответа на него нет. Почему я ничего не сказала? Почему, стоило Меру появиться рядом, я будто отключилась и с готовностью упала в его объятия? Почему, когда он касается меня, все внутри дрожит и переворачивается? Точно как сейчас, только вовсе не от боли.
Что сотворило со мной это чудовище? Демон, способный щелкнуть пальцами и уничтожить человека, если захочется. Внутри просыпается желание позвать его обратно, чтобы успокоиться и вновь забыться в горячих, как адское пламя, объятиях. Или чтобы разорвать его на части. Вонзить нож в его черное сердце, если оно у него есть, попортить идеальное лицо. Плеснуть серной кислоты, раз уж святая вода не работает. Но я не делаю ровным счетом ничего. Сижу на холодном полу, обнимаю себя за плечи и всхлипываю.
Разве я не должна ненавидеть его? Ни одно желание Мертаэль не исполнил как подобает, только издевался. Может, у них в Аду принято развлекаться, заставляя людей страдать. Может, он питается этими страданиями точно как вожделением. До последнего-то я додумалась. Но ненавидеть Мертаэля не получается. Я заглядываю внутрь себя, стараясь взрастить там злость или ярость, но откликаются лишь болезненная привязанность и желание оказаться нужной хотя бы демону.
Джейн никогда не считала меня подругой. Господи, да она же потребовала от меня невозможного, лишь бы побыстрее заполучить демона! Я распахиваю глаза и на мгновение умолкаю. Стихает скулеж, подсыхают слезы на лице. А Дерек? Ему вообще не было до меня никакого дела. Он спал с доброй половиной колледжа, небось и с другими девчонками тоже – мало ли, каких красоток можно подцепить после матча или в каком-нибудь клубе, где ребята зачастую устраивали вечеринки. Про мать и думать не хочется.
Мертаэль уничтожил недостойных.
Отец ведь в порядке, ему я никогда не желала зла. И чтобы заставить его назначить меня на пост президента курса, Мертаэль не стал причинять ему боль. Правда же? Я, покачиваясь, поднимаюсь на ноги и толкаю в сторону кофейный столик. Бумажные платки разлетаются по гостиной, как стая встревоженных птиц. Неважно.
Телефон, мне нужен телефон. Номер я набираю по памяти, не заглядывая в список контактов.
На часах половина третьего ночи, но папа не закатит скандал. Он на удивление спокойный человек, и пусть общаемся мы раз в пару месяцев, если повезет, он все равно любит меня. Должен же хоть кто-то любить меня по-настоящему.
В памяти вновь всплывает довольная ухмылка Мертаэля, его острые зубы и украшения из блестящего черного металла.
Черт бы тебя побрал, проклятый демон. Почему ты не мог прикончить меня, когда исполнил пару желаний? Разве не этого ты добиваешься? Зачем эти игры? Для чего ты вселил в меня надежду на нечто, о чем я и думать-то не должна была? Но Мертаэль не отвечает.
– Что-то случилось? – спрашивает отец вместо приветствия.
На том конце провода слышится скрип, следом за ним – шорох одеяла и характерный щелчок настольной лампы, что стоит у кровати. Да, я прекрасно ее помню. Значит, папа, как и раньше, не желает отказываться от старого – от мебели, от привычек, от отношений. Ему уже за сорок, а он так и не нашел себе новую жену или хотя бы подружку за эти годы.
Или просто не захотел делиться этим с дочерью?
– Сейчас половина третьего, Сильвия.
– Прости, пап, – сбивчиво шепчу я, покрепче прижимая телефон к уху. Еще и заикаюсь, прямо как в первом классе. – Я… Знаешь, мне просто захотелось с тобой поговорить. Прости, если разбудила. Ты давно общался с мамой?
Теперь не выйдет, пап. Но говорить я об этом не собираюсь. Ни к чему отцу знать, что творится на самом деле. Пусть думает, будто мама просто пропала, когда все всплывет на поверхность. Только нам ведь могут ничего и не сказать. Мать давно живет в Италии, и если ее и будут искать, то в Палермо. Если с кем-то и будут говорить, то с дедушкой Роберто или подругами матери.
Я шумно и тяжело вздыхаю.
– Ты уверена, что все в порядке? – отец стоит на своем, и в его голосе слышится вежливое беспокойство. Таким тоном он мог бы разговаривать с кем-нибудь из коллег, подписывая очередной учебный план. – Мы с Лаурой созванивались на прошлой неделе, она снова хотела заставить меня пересмотреть решение по наследству. Вроде как собиралась вернуться в Нью-Йорк на время, но сомневаюсь, что она решится на этот шаг. Ты же знаешь, ей больше нравится действовать аккуратно, на расстоянии. Да и состояние ее давно уже не позволяет останавливаться в лучших отелях города, а Лаура терпеть не может плохой сервис.
– Да, помню, как однажды она устроила выволочку швейцару за то, что он не донес ее чемодан до двери. А там всего пары дюймов не хватило, – смеюсь я сквозь слезы. – Глупо было бы ждать, что она приедет.
– Только не говори, что ты до сих пор переживаешь из-за ваших с ней отношений. Сколько у тебя было сессий с доктором Филипс? Ты уверяла, будто вы все вопросы проработали. Да и жизнь только налаживаться начала, – он вдруг замолкает, голос его меняется и звучит холодно, натянуто: – Поздравляю с назначением на пост президента. Ты заслужила.
Какая наглая ложь. Я прикусываю нижнюю губу от злости и отчаяния. Неужели все это он делает по прихоти Мертаэля? Демон прямо сейчас дергает за ниточки, словно самодовольный кукловод, и посмеивается над нашей с отцом слабостью. Нет. В отчаянии я мотаю головой. Не думает он так, я точно знаю. Мертаэль ведь назвал мне настоящее имя, пришел ко мне, когда я позвала его, откликнулся. Не прикончил при первой возможности.
Я, должно быть, по-своему ему дорога. Неправильно, совсем не так, как привыкла, но все-таки дорога. Мысль об этом – единственное,