Но отчего-то он не выглядит ни довольным, ни разочарованным – на лице его застывает выражение обреченности и смирения. Он криво ухмыляется и скашивает взгляд в сторону, подбирает с пола осколок стекла и с силой проводит им по своей ладони. Темно-красная – не черная, как мне представлялось, – кровь капает на пол, на потертые джинсы и тяжелые кожаные ботинки.
– Как пожелаешь.
И улыбка на его губах мне совсем не нравится. Но сказать я ничего не успеваю – Мертаэль растворяется в пространстве, оставляя меня наедине с бардаком на кухне, проливным дождем за окном и странной пустотой в душе.
Что это значит?
Из меня словно выкачали всю решимость и уверенность, на которых я держалась последние минуты. Я оседаю на пол и зарываюсь пальцами в волосы. Осколки стекла впиваются в кожу сквозь тонкие колготки, на когда-то белой футболке темнеют пятна от разлитого вина и кофе. Почему он не мог просто рассказать? Почему за эти несколько месяцев я так и не сумела понять его?
Ты часто ошибаешься, Сильвия. И много ли, как думаешь, ты знаешь о любви и демонах?
Хочется попросить его заткнуться, но я гоню в сторону эту дурацкую мысль и сосредотачиваюсь на совсем другом вопросе: что значило его «как пожелаешь»? Но Мертаэль – или все-таки Мер – мне не отвечает.
За окном гремит гром, кухню на мгновение освещает яркая вспышка молнии.
Демоны не способны на любовь, но ты принадлежишь мне, Сильвия, помнишь? И с этим я ничего поделать не могу.
Глава 24
Мер
Ад не всегда был неприветливой каменной коробкой, растянувшейся на многие и многие мили вокруг. Когда-то, пару тысяч лет назад, например, он выглядел иначе: пустое пространство, затянутое дымкой паутины и пыли, созданное Господом и забытое на долгие годы. Развивались Небеса, появилась и превратилась в огромное пристанище смертных Земля, а то, что в будущем станет Адом, чистилищем, преисподней, так и оставалось забытым подвалом.
Помнил ли отец, для чего сотворил его когда-то? Едва ли. Мысль создать антипод Небес – идеального царства имени Создателя, заполненного архитектурными шедеврами из закаленного стекла, обжитого ангелами, носителями добродетелей, защитниками справедливости и порядка, – пришла к нему спонтанно. Точно как и все остальные мысли. Сколько лет отец притворялся Дьяволом, хихикая над смертными и заставляя их дрожать от страха, молиться ночами напролет? Целый свод грехов, созданный для них: гнев, гордыня, чревоугодие, похоть, жадность, зависть и уныние. Обернуть в обертку порока и греховности он мог любой поступок.
Дьявол, грехи и пороки легли в основу того, чем в итоге стал Ад. Помню ли я тот день, когда впервые обнаружил себя среди неприветливых каменных стен? Протянувшегося до линии горизонта однообразного города с приземистыми домами, длинными пыльными дорогами и палящим подобием солнца, напоминавшим сгусток раскаленной лавы под сводчатым каменным потолком? Ни неба, ни облаков, ни свежего воздуха – ничего из того, к чему я привык за свою тогда еще не такую и длинную жизнь.
Ни крыльев.
Мгновение гнева отца было самым страшным, самым болезненным. Так казалось в момент, когда я – тогда еще ангел Мертаэль – давился собственными криками от жуткой боли, пронзающей не только спину, но и все тело разом. По лопаткам будто прошлись раскаленным железом. Скорее всего, так оно и было. Воспоминания о прошлой жизни путаются, всплывают в сознании отрывками. Яркая вспышка перед глазами, оглушительный крик и та лава, что клубилась под потолком, будто потекла по венам вместо крови – от лопаток к голове, к сердцу, к подкосившимся от боли ногам.
До того дня я и не представлял, что такое настоящая боль.
Суставы выворачивало наизнанку, кожа горела, а перед глазами стояла кровавая пелена. Сколько часов я провел в таком состоянии? Или, быть может, лет? Запертый в душной комнате в одном из приземистых каменных домов, я в отчаянии бился о стены, разбивал кулаки в кровь, только легче не становилось. Часами под кожу загоняли раскаленные иглы, конечности ломались и выправлялись вновь, голова раскалывалась от невыносимой боли.
Тогда я был уверен, что умру.
Мне и в голову не пришло, что у отца другие планы. Насколько же он любил издеваться над своими творениями! Переставлял нас, как забавные игрушки на огромной доске, и наверняка посмеивался, наблюдая, во что превращаются его когда-то идеальные дети.
Именно так он нас и называл. Плоть от его плоти, венец творения, не чета смертным – провальному эксперименту, созданному по прихоти. И что же теперь? Стоило только рот раскрыть не вовремя, как из любимых детей все мы превратились в отвратительных тварей, неспособных и пальцем пошевелить.
Веселился ли отец, наблюдая за нашими муками? Наверняка. Планировал ли, что его мечта – создать Ад, которого как огня будут бояться смертные, которым будут восхищаться в глубине души, – все-таки осуществится? Сомневаться не приходится и по сей день.
Как именно из ангела Мертаэля я превратился в демона Мера, уже и сам не помню. За годами, столетиями жуткой, разрывающей на части тело и душу боли начинались столетия всепоглощающего голода. В Аду нет зеркал – лишь мутные реки, где с трудом можно разглядеть отражение местного солнца, – и я понятия не имел, как выгляжу.
Остались в прошлом сверкающие золотом глаза и длинные темные волосы, светлые мантии и украшенные драгоценными камнями мечи – у меня, демонического отродья, были лишь острые как бритвы зубы и длинные когти, какими с легкостью можно было разорвать на части любого сородича.
Заглядывая им в глаза, я не узнавал когда-то близких братьев и сестер: видел лишь уродливые пасти, полные таких же острых зубов, перекошенные от боли и злости лица, горящие пламенем голодные глаза. Отец наделил нас всеми атрибутами, описанными в книгах смертных: рогами, когтями, кого-то даже шерстью и копытами.
Но хуже всего оказались способности. Ангелы – носители добродетелей – могли действовать лишь в ее рамках, у них связаны руки. Демоны должны были стать другими. Наши добродетели – все до единой – были вывернуты наизнанку отцом. Знали ли демоны, кем были на самом деле? Нет. В первые годы после трансформации нас вел вперед только голод, желание как можно скорее заполучить хотя бы осколок души смертного.
Смеялся ли отец, когда глупые смертные, следуя написанным его же рукой ритуалам, призывали на Землю первых демонов? Когда