Хочется заставить его остановиться, обнять покрепче и не отпускать, пока не успокоится, но я делаю лишь неуверенный шаг вперед. Еще один и еще, но не поспеваю за широкими шагами Мертаэля.
– И что, ты доволен? – он поднимает взгляд к потолку, а затем с неприязнью сплевывает на пол. Волосы растрепаны, рот перекошен от злости. – Ублюдок проклятый. Нравится, что получилось? Ждешь, когда я дождусь ее смерти или произнесу те слова, которых она так ждет? Что, по-твоему, должно произойти в этот момент, а? Чтоб ты сдох прямо на своем пафосном троне вместе со своими идиотскими идеями!
– С кем ты говоришь? – я тянусь к нему и с осторожностью беру за руку. Удивительно, но Мертаэль и не думает оттолкнуть меня в сторону. – И при чем тут мои глаза?
Будто только сейчас он вспомнил, что я до сих пор здесь. Сообразил, что мы все еще стоим посреди перевернутой вверх дном кухни. Ярко-красные глаза тухнут на мгновение, превращаются в бледно-бордовые, а напряженные до этого момента плечи расслабляются, руки безвольно повисают вдоль тела. Лишь на мгновение.
Мертаэль быстро приходит в себя, трясет головой и выпрямляется, глядя на меня сверху вниз.
Не вздумай сейчас исчезать, понял? Не смей оставлять меня одну, когда я впервые увидела тебя настоящим! Ты ничем от меня не отличаешься, разве что фокусы показывать умеешь, и даже не думай теперь это отрицать!
Честно говоря, я не уверена, что научилась четко передавать ему свои мысли.
– С Господом Богом, – выплевывает Мертаэль с отвращением, но исчезать никуда не спешит. – С тем самым, который когда-то решил, что будет смешно использовать уничтожение смертных как повод стравить ангелов друг с другом, а потом отправить их всех в Ад, который он сам и придумал. Ему просто нужны были новые игрушки, понимаешь? И сейчас я для него такая же игрушка, пусть и сломанная раз десять.
Дождь усиливается, стук по высоким панорамным окнам заглушает хрипловатый голос Мертаэля, хруст стекла и мое шумное дыхание. На это ли я рассчитывала, когда заводила разговор? Да. Мертаэль просил меня убраться из его головы, но мне хочется забраться в нее так глубоко, как только возможно. И плевать, к чему это может привести.
Любовь побеждает все, не так ли?
Ты ничего не знаешь о любви, Сильвия. Прекрати.
– При чем тут мои глаза? Ты так и не ответил.
– Я был ангелом любви, Сильвия, – произносит Мертаэль после затянувшейся паузы. Сжимает мою ладонь так сильно, что еще немного, и переломает кости. Но все-таки держится. – И ты до ужаса похожа на другую Сильвию – ничего особенного в ней не было, она всего лишь помогла мне понять, что я не могу стоять и смотреть, как смертных истребляют одного за другим. Любовь была моей добродетелью.
– Так ты…
– Нет! – едва не рычит он. – Был, понимаешь? Я давно уже не имею ничего общего с ангелом Мертаэлем, и теперь я всего лишь демон Мер, если ты не заметила. Терроризирую смертных, живу за счет их мелочных душонок, развлекаюсь как умею. Мой грех – похоть, Сильвия. Как думаешь, насколько хороши в любви инкубы? Или как много они знают о верности? Об искренности? Давай, я верю, что ты еще не растеряла остатки здравого смысла.
– Но ты пользуешься этим именем. Когда я впервые задумалась о любви и спросила твое настоящее имя, ты назвал именно его. И сейчас ты стоишь рядом со мной и болтаешь о том, о чем никому не рассказывал. Так ведь? По глазам видно, больше-не-ангел Мертаэль.
Пусть говорит что хочет, все равно я ему не поверю. В то самое мгновение, когда Мертаэль поцеловал меня – отчаянно, болезненно, – вместо того, чтобы убить, и распахнул передо мной душу, я все поняла. И я не могла ошибиться.
Может быть, он далеко не в первый раз рассказывает кому-то историю о падшем ангеле. Может быть, когда-то люди уже требовали у него – демона – любви, и он им отказывал, задыхаясь от веселого, ироничного смеха, но ведь это были просто люди. Я – совсем другое дело.
Я особенная, правда? Иначе ничего этого не случилось бы. Он бы просто отмахнулся от меня. Никогда я не была религиозной и не задумывалась о Боге, но сейчас кажется, будто он, наблюдая за людьми с Небес, действительно все подстроил: неважно, веселья ради, как утверждает Мертаэль, или чтобы искупить свои перед ним грехи.
Любовь исцеляет. Так говорила миссис Говард, когда меня бросила мама. Так говорил отец, когда Фредди Сандерсон отказался встречаться со мной в старшей школе. Так говорила мама, когда беседовала со мной по телефону, сидя с одним из любовников на вилле в Палермо лет пять назад.
Что, интересно, может сотворить любовь с демоном?
– На что ты готова ради любви, Сильвия? – спрашивает вдруг Мертаэль с мрачным весельем в голосе.
На его губах играет неприятная, пугающая улыбка.
Ну и вопросы у него. Я оглядываюсь по сторонам, будто надеюсь найти ответ в осколках битого стекла на полу, в раскуроченной кофемашине или каплях дождя, беспощадно бьющих по окнам.
Ради любви я готова на все – плевать, что придется для этого сделать. Да и какая разница, если я уже обещала душу Мертаэлю в обмен на исполнение сокровенных желаний? Пути назад нет, даже если захочется вернуться.
– На все, – говорю я решительно.
Впервые в жизни сердце греет такая странная, нездоровая и неправильная любовь, и хочется вцепиться в это чувство руками и ногами и не отпускать. И я добьюсь от Мертаэля взаимности, чего бы мне это ни стоило.
Он ведь тоже по-своему привязался ко мне. Медленно, осторожно, может, сам того не заметив, рассказал обо всем: о настоящем имени, о прошлом, о притаившихся в темных уголках сознания желаниях. Способен ли демон на искренность? Вряд ли.
Но Мертаэль не просто демон.
И теперь кажется, что я чувствовала это несколько месяцев кряду. Понимала, как далеко зашли наши отношения, построенные на животном влечении, но отказывалась себе в этом признаться. Мертаэль с самого начала был прав: никогда я не думала о нем как об инструменте, способном исполнить любое желание. Я