Блумфилд – та еще заноза в заднице, и к допросу подготовился основательно. Пусть попробует что-нибудь доказать, я с удовольствием посмотрю, как он обвинит меня при наличии алиби.
Алиби, которое никто не может подтвердить? Очнись, большую часть времени ты провела у себя в квартире в компании демона.
– Проходите, мисс Хейли, мистер Дорри, – Блумфилд кивает на свободные металлические стулья напротив. Еще более неудобные, чем те, что стоят в фойе. – Полагаю, вы подготовились, так что много времени это не займет.
– Вижу, вы осознаете положение дел, детектив, – деловито улыбается мистер Дорри. – Моя клиентка не имеет никакого отношения к заявленным в деле исчезновениям.
– Это мы сейчас и выясним, – а вот улыбка детектива не сулит ничего хорошего. – Мисс Хейли, добиться разрешения на допрос было непросто, но давайте честно – сколько вы заплатили за исчезновения Уилсона и Морган? Это здорово сэкономит нам время.
Я отдала душу, детектив.
Но вслух я об этом говорить не собираюсь. Вздергиваю подбородок и скрещиваю руки на груди, облокотившись на спинку стула. Смотрю на детектива со злостью и презрением, подмечаю и криво подстриженные усы, и едва заметное пятно от кофе на вороте рубашки, и глубокие синяки под глазами. Он будто состарился на пару лет с нашей последней встречи – осунулся, морщины стали заметнее и глубже.
– Я не буду отвечать на провокационные вопросы.
– Что ж, будем по-плохому.
Он тянется за небольшим магнитофоном – прямиком из позапрошлого десятилетия, когда писком моды был разве что кассетный плеер, а о мобильных телефонах думали как о громоздких и дорогих штуковинах, а не незаменимом гаджете, – и щелкает кнопкой.
«Все были бы целы, знаешь? И Дерек, и Джейн, и мама… Но я ни о чем не жалею, пап. Это стоит того. И ради этого я готова на все, правда. На все».
Я узнаю собственный голос на записи – ломкий, гнусавый, отчаянный. Кусаю губы.
– Скажете, это не вы?
– Откуда у вас запись, детектив Блумфилд? – спокойно уточняет мистер Дорри, но взгляд его темнеет.
– Мистер Хейли согласился сотрудничать со следствием и передал нам все необходимые материалы. Так что насчет признания, мисс Хейли? – хмыкает Блумфилд. – У нас есть полная запись вашего с отцом разговора, при желании можно разобрать его по косточкам. Сколько вы заплатили Мерсеру Эллу за исчезновение Уилсона и Морган? Отдали все деньги, что выделял вам отец, или только часть? И кто такой ваш загадочный Элл? Его нет ни в одной базе данных – ни в нашем штате, ни в других.
Я комкаю юбку платья в руках, крепко стискиваю ткань пальцами, лишь бы не распустить сопли. Папа до последнего был мне дорог. Я верила ему, когда он смешивал меня с грязью по телефону. Верила ему, когда мистер Дорри заявил, будто тот дал показания против Мертаэля. Верила, когда отгоняла в сторону непрошеные желания. Оказывается, отец уже несколько дней как растоптал мою веру. Смешал с грязью, отбросил в сторону и забыл.
С губ непроизвольно срывается горький смешок. Это нервное. До чего же хочется закрыть лицо руками и разреветься прямо здесь, и плевать, что подумают Блумфилд и Дорри. Пусть считают меня дурой или сумасшедшей, пусть хоть за признание этот жест принимают.
Но я держусь. Нужно уметь правильно себя подать, так ведь? Даже в такой ситуации.
– Я никому не платила, детектив. Мерсер – художник, и это все, что мне о нем известно, – произношу я сдавленно, с трудом найдя в себе силы взглянуть детективу в глаза. – Как и вам.
– Не закапывайте себя, мисс Хейли, вы сами сказали: они исчезли из-за вас. Даже мать свою упомянули, хотя до этого мы и не думали связывать ее исчезновение с делом Уилсона и Морган.
– Потому что мои желания частенько сбываются, – криво улыбаюсь я. Как же смешно это звучит. – И я ничего не могу с этим поделать.
Звенящая тишина в кабинете напоминает затишье перед бурей. Еще немного, и кто-нибудь сорвется: вспылит детектив Блумфилд, скажет что-нибудь мистер Дорри или я дам волю слезам. Но пауза затягивается, и едва слышный белый шум магнитофона, проигрывающего чистую пленку, звучит подобно раскатам грома. От него хочется спрятаться, убежать, точно как от пристального взгляда детектива и его отвратительной самодовольной улыбки.
– Мы тут не в игрушки играем, Хейли, – произносит Блумфилд мрачно, но улыбка не сходит с его сухих губ. – И общими фразами вы от меня не отвяжетесь. О чем вы говорили отцу? И где сейчас Элл? Я бы вызвал на допрос и его, да только понятия не имею, кто это такой. Но он основной подозреваемый, а вы, очевидно, покрываете преступника.
– Вы давите на мою клиентку, детектив Блумфилд, а любые показания, данные под давлением, легко оспорить в суде, – замечает мистер Дорри вкрадчиво. Но и в его голосе я слышу нотки удивления, недовольства – быть может, не только детективом, но и мной.
Блумфилд всплескивает руками и откидывается на спинку стула. Помалкивает. Не говорю ни слова и я, только смотрю на свои руки – темный лак поблескивает на ногтях, кольца сверкают в свете тусклой потолочной лампы, а бледная кожа местами кажется прозрачной. Какая теперь разница, идеальный ли у меня маникюр? Не растрепалась ли прическа? Не смазался ли макияж? Какая разница, смогу ли я правильно себя подать, если я уже облажалась – не сумела правильно подать себя даже отцу, хотя у меня были все шансы.
Я сцепляю вместе пальцы рук, покусываю нижнюю губу. Сильнее всего на свете хочется встать из-за стола и громко позвать Мертаэля в надежде, что он придет и вытащит меня отсюда. Пусть делает что пожелает, хоть рвет детектива на части прямо у меня на глазах, всматриваться в отвратительную улыбку Блумфилда у меня больше нет сил.
Но я не встаю, даже рта не открываю. Мертаэль может и не явиться. И тогда я буду выглядеть круглой дурой.
А если он все-таки явится, то вопросов у Блумфилда возникнет еще больше. И тогда он уже не будет посмеиваться над тем, как часто исполняются мои желания. Интересно, как много видели камеры в квартире отца? Наверняка Мертаэль заявился к нему в человеческом обличии, иначе наш недавний разговор по телефону выглядел бы совсем по-другому. Отец и словом не обмолвился, будто