— Поясните, Надежда Петровна, отчего же они жулики? — удивляется Генрих
— Папенька жулик потому что сейчас загадал песню, которую ещё никто в мире не слышал, а матушка твёрдо знает, что все свои песни папенька посвящает только ей.
Присутствующие весело смеются, а Ирина Георгиевна кивает мне:
— Видите, как легко раскрываются ваши жульничества, мой муж и повелитель. Сыграйте наконец эту неизвестную песню.
— Просим! Просим! — присоединяются остальные.
— Извольте:
Если б не было тебя, скажи, зачем тогда мне жить
В шуме дней как в потоках дождя сорванным листом кружить
Если б не было тебя, я б выдумал себе любовь
Я твои не искал бы черты убеждаясь вновь и вновь
Что это всё ж не ты
Если б не было тебя, то для чего тогда мне быть
День за днем находить и терять ждать любви, но не любить
Если б не было тебя я б шел по миру как слепой
В гуле сонма чужих голосов узнать пытаюсь голос твой
И звук твоих шагов
Если б не было тебя и мне не быть собой самим
Так и жил бы твой призрак любя, призраком твоим любим
Если б не было тебя я знаю, что не смог бы ждать
Разгадал бы секрет бытия только чтоб тебя создать
И видеть лишь тебя [18]
После этого всем собранием перемещаемся в столовую, где Генриха, к полнейшему его удовольствию, посадили рядом с Анной Сергеевной.
В это время гувернантка Надежды выговорила своей воспитаннице:
— Надежда Петровна, когда Вы выражаете своё, сколь угодно аргументированное мнение, соизвольте подбирать приличествующие месту и времени определения. Ваших папа́ и мама́ следовало назвать шутниками, мистификаторами наконец, но не жуликами. Вам понятно?
— Понятно, Татьяна Софроновна, я немедленно принесу извинения папа́ и мама́. Благодарю Вас за урок.
Девочка действительно встала и извинилась перед нами.
— Ничего страшного не произошло, Наденька, просто ты учишься выражать свои мысли, и иногда это получается не вполне удачно. — ответил я ей — В следующий раз я постараюсь быть более непредсказуемым: сочиню песню про тебя или кого-то ещё, что тогда скажешь?
— Я подумаю над такой возможностью.
Умненькая у меня доченька растёт.
* * *
Назавтра поздно вечером, когда мы сидели в курительной комнате, Генрих заговорил о том, что теперь занимало все его мысли:
— Пётр, я принял решение сделать предложение руки и сердца Анне Сергеевне. Что Вы об этом думаете?
— Я думаю, что вы прекрасная пара. Я ещё не разговаривал на сей счёт с дочерью, но судя по всему, она прониклась к Вам симпатией. Каким образом Вы собираетесь разбираться с формальностями?
— Сегодня я по телеграфу снёсся с вдовствующей кайзериной и канцлером. Они решительно поддерживают идею брака с представленной мне девушкой и полностью доверяют Вам.
— Приятно об этом слышать, хотя и несколько неожиданно. С тётушкой Августой мы большие друзья, а вот с канцлером фон Бисмарком были только представлены официально, но не имели ни единой личной беседы.
— И тем не менее он придерживается наилучшего мнения о Вас. Перед отъездом мы имели беседу, во время которой фон Бисмарк назвал Вас выдающейся фигурой на фоне измельчавшей политической поросли.
— Приятно об этом слышать. Впрочем, канцлер Бисмарк и сам один из величайших политических деятелей Европы и мира за последние тысячу лет. Но что конкретно говорят Ваши советники?
— Что по сути наш брак будет династическим, что открывает большой простор к дальнейшему развитию отношений между нашими державами.
— Согласен, Генрих. Что вы решили по срокам? Я имею в виду когда ожидать свадьбу?
— Бабушка и канцлер в один голос настаивают на заключении брака не позднее сентября, а ещё лучше — как можно раньше.
— Чем мотивируют такую срочность?
— Политика, мой друг. Германской монархии нужен наследник. Если что-то случится со мной, то в Германии начнётся замятня с известным результатом: Рейх развалится на множество независимых государств, и немцы снова начнут с увлечением убивать немцев.
— Да, страшноватая перспектива. Ну что же, Генрих, я даю предварительное согласие на ваш брак. Но прежде чем принять окончательное решение, я поговорю с дочерью, согласна ли она.
Секунда, и спокойно расположившийся в кресле мужчина вскочил и вот он уже рядом, с энтузиазмом пожимает мне руку.
— Пётр, Вы вдохнули в меня жизнь! Все дни и недели после террористического акта, в котором погибла семья моего брата и мои дети, я жил в каком-то полусне. Но встреча с Анной Сергеевной подарила мне надежду, а Ваше согласие — цель в жизни.
— Значит, договорились. Утром я побеседую с Анной Сергеевной, после чего немедленно извещу Вас о принятом решении.