* * *
— Анечка, тебе наверное уже сообщили о сватовстве Генриха Прусского?
— Да, Пётр Николаевич. Маменька говорила со мной вчера вечером, и первым делом спросила, не испытываю ли я к этому мужчине неприязни.
Мы сидим на диванчике, я обнимаю Анечку за плечи, а она носом уткнулась мне в шею. Ну что скажешь, большая у меня доченька, и возраст её не слишком отличается от моего.
— И каким он тебе показался?
— Сильный, красивый, мужественный, умный и бесконечно несчастный. Пётр Николаевич, а правда что жена Генриха изменяла ему?
— Не думаю, что там был банальный адюльтер. Дело, Анечка, гораздо страшнее: эта женщина обманула доверие Генриха. Дело не в любви: их брак был династическим, и по сути они не выбирали себе супруга. Дело в том, что дав слово Генриху она была обязана разорвать прежние связи. Но ведь переписка велась до последней минуты, вот что ужасно. У конюха нашли письмо, датированное тремя днями ранее покушения, и в этом письме были просто отвратительные слова об её отношении к мужу.
— Вам дали прочитать?
— Да. Пойми правильно, Анечка, я не просто человек, а глава государства, и мне необходимо знать подоплеку происходящих событий. У Генриха довольно слабая разведка, и наши люди помогли ему найти часть переписки, находящейся в Англии. Кстати, наши люди успели в последний момент: конюх уже нашел покупателей на письма, и даже получил задаток — десять килограммов золота. Наши люди сделали фотокопии с писем, и предоставили их мне. Генрих получил оригиналы. О копиях он не знает. Как он поступил с бумагами мне неизвестно, но плёнки, представленные мне, уничтожены. Думаю, что Генрих поступил так же. Пойми, мне неинтересны письма, дело лишь в контроле исполнителей, к тому же, мне было необходимо прояснить кое-какие детали. Теперь в этом деле поставлена точка.
— Это правильно. Папа, а ты обратил внимание на поведение сторон этого любовного треугольника?
— Что ты имеешь в виду?
— Генрих, узнав об измене жены, поступил благородно: он постарался скрыть все следы измены, и не стал позорить её память. Даже тебе он признался лишь в состоянии глубочайшего нравственного потрясения.
— Да, это так.
— Германская принцесса, как мне кажется, искренне любила этого человека. Настолько, что готова была бросить трон и свет. А вот англичанин вёл себя как последний подлец. Я не удивлюсь, если окажется, что он тянул деньги из принцессы.
— Это действительно так, Анечка. Бывшая жена Генриха действительно тратила на конюха довольно значительные суммы. Хм… Видишь ли, какая тонкость: своих денег у неё было немного, поэтому она тратила средства двух благотворительных фондов которыми управляла. Так что она не была совсем уж невинной овечкой.
Помолчали. Аня хмурила бровки что-то напряжённо обдумывая. Наконец она спросила:
— Папа, теперь я должна выйти замуж за Генриха?
— Скажем так: это было бы выгодно для государства. Но ты родной для меня человек, и отдавать тебя замуж против воли я не хочу и не буду.
— Генрих очень интересный мужчина: добрый, умный, решительный и сильный. И несчастный. Я увидела, что он просто вспыхнул увидев меня, но сама пока не испытываю к нему особого чувства. Это не страшно?
— Конечно же нет! И коли разговор коснулся чувств, скажи, Анечка, у тебя не появилось сердечного увлечения помимо Генриха?
— Ну что ты! Ничего пока нет. За мной пытаются ухаживать, но в основном их-за моего нынешнего положения, я это вижу, и такие ухажеры мне не нужны. В моём отделе на меня посматривает молоденький чиновник, но и у него кроме увлечения красотой я не вижу ничего.
— Не ожидал, что ты судишь о людях так серьёзно и взвешенно.
— Этого я набралась у Вас, дорогой папенька и у маменьки. А Генрих… Я согласна выйти за него замуж.
— Ты серьёзно подумала?
— Ещё бы! Всю ночь думала, всё раскладывала по страничкам, по папочкам и по полочкам. Я согласна, так и передай Генриху. И скажите ему, что свои обязательства я выполняю всегда.
— Это я знаю, доченька. — и я поцеловал Анечку в висок.
* * *
А на следующий день состоялась церемония обручения кайзера Генриха Первого и Анной Сергеевной. Всё как положено: великолепно убранные залы, море огней, нарядные люди и оркестровая музыка. Так получилось, что в этот момент у Анечки не оказалось достойного платья, и за право уступить ей одно из лучших своих разгорелась борьба пяти женщин — Ирины Георгиевны, и четырёх её подруг-фрейлин. Победила дружба: платья были надеты по очереди, а очередь определил жребий. А в мастерской Анастасии Духониной срочно шили платья по рисункам, которые нарисовал я, а я рисовал всё что вспомнил из фильмов «Римские каникулы» и «Моя прекрасная леди» с божественной Одри Хепберн. Надо сказать, новые для этого времени туалеты произвели впечатление, к тому же, для вышивальщиц и ювелиров открылись широчайшие горизонты работы.
Церемониал был сложнейший, но я не заморачивал себе голову: есть кому заниматься церемониями. У нас имеется целое Министерство Двора, вот пусть оно и отрабатывают свою зарплату. Я просто приходил куда надо, вставал куда указывали и в нужное время произносил положенные речи. Но дамская часть моей семьи изнемогала от забот — дым стоял коромыслом, и огромное счастье, что мои девочки не стали