Я встречаюсь с ним взглядом. В его глазах — пустота, блеск, вежливость. Что же ты за астральная падла такая? Неужели сам Темный Попутчик? А кладбище — тоже твоих когтей дело?
Улыбаюсь чуть шире.
— Только после меня, княжич. И потом ещё раз — после меня. И тогда, может быть, вы сможете снова задать свой вопрос.
Маша не сдерживает довольной улыбки. Мыслеречь цепляет её внутренний голос: «Так его, Даня!»
В её голове, похоже, наконец всё встало на места — я появился вовремя и отбил её так, как она и мечтала. Просто — пришёл и взял.
А вот Паскевич сегодня прям непробиваемый. Одержимость явно пошла на пользу его манерам. Раньше бы он уже орал, плевался и грозил меня стереть в порошок.
— Конечно, как скажете, — говорит Дмитрий. — Я, между прочим, хотел попросить у вас прощения, Данила Степанович. За то, что был в прошлом груб. Очень груб.
— Неужели, правда, хотите извиниться? — спрашиваю с поддельным интересом. Заливай мне про раскаяние, ага.
— Без вранья, хочу. Вы же тоже можете меня понять. Я был молод и горяч.
— А у вашей бывшей рабыни Крии вы уже попросили прощения?
Паскевич отвечает спокойно:
— Той, что не дожила до дня моего озарения? Боюсь, нет.
Машин мысленный шёпот — короткий, резкий: «Вот же сволочь!» Княжна держится, но внутри пульсирует гнев.
Паскевич вздыхает, делает шаг назад — и вдруг меняет тему:
— Что ж тогда, может, мы выпьем? В честь того, что вы меня простили.
Ну, разумеется, я не прощал и не собираюсь. Но, конечно, это не входит в планы Паскевича. Княжич щёлкает пальцами. И вот тут становится особенно интересно. Он не подзывает ближайшего официанта, первого, кто под рукой. Он выбирает и откуда-то из-за спины выдёргивает девушку —в чёрных бабочке и с остекленевшим взглядом, который я уже видел. Марионетка.
Девушка разливает вино и передает два бокала княжичу. Я принимаю бокал из рук Паскевича. Он улыбается.
— Что ж, — произносит Дмитрий с натянутой вежливостью, — выпьем за мир между нами, Данила Степанович.
Мир, ага. Я не дурак, чтобы пить непроверенной пойло из рук Демона. Подключаю Легион — и в следующую секунду один из некротиков сообщает мне: в вине присутствует чистая некротика. Очень маленькая доза, чтобы никто ничего не заметил. Но она глушит внутренние резервы, ослабляет меридианы. Нестандартная дрянь.
Ну, некротика это не так уж и страшно.
Я делаю равнодушный глоток. Дар Пустотника легко нейтрализует подобное — меня этой гадостью не возьмёшь.
А вот тебя, княжия, пожалуй, возьмёт кое-что другое. Я незаметно, через Ломтика, сливаю в его бокал каплю особого слабительного из запасов Лакомки.
Паскевич бледнеет. Хмурит лоб. Отпивает снова — и замирает. Смотрит на вино, будто оно его предало.
— Что-то странное, — бормочет княжич, больше себе, чем мне.
— Вроде обычное вино, — равнодушно говорю я, сделав ещё один глоток. — Пить можно. Если ты крепкий парень.
К нам вдруг подходит надутый, как весенний гусь, Кирилл Трубецкой. Вживую я его еще ни разу не видел, а так внешностью он весь в отца — боярина Трубецкого. Наверно, это входило в сценарий Паскевич. А может и нет.
— А вы, значит, здесь развлекаетесь, Данил Степанович, пока мой отец кровь проливает на фронтире, в Междуречье?
Маша бросает холодную, идеально отточенную улыбку:
— Данил Степанович лично уничтожил две орды гулей. Я бы на вашем месте следила за выражениями, Кирилл Русланович.
Я даже не поворачиваю головы:
— Не вижу проблемы, Кирилл Русланович. Царь всегда одаривает по заслугам. Ваш отец, если действительно служит Царю и Родине, непременно будет вознаграждён.
И я ведь не преувеличиваю. Вознаграждён он будет тем, что у него отберут Междуречье. Так хреново он служит.
— Почему ваша наложница отказалась со мной танцевать? — с вызовом спрашивает Кирилл Трубецкой, подходя вплотную.
Я удивленно приподнимаю бровь.
— О ком речь?
— Та иномирянка с клыками. Я — боярин. Древнего рода, между прочим, а мне отказывают.
Хмыкаю. Тут даже отвечать сразу не хочется.
— А она — принцесса Айра, дочь короля Ликании и, на минуточку, будущая королева Шакхарии. Думаю, её род не уступает вашему. А если честно — превосходит.
Кирилл морщится, будто я плеснул ему в лицо чем-то покислее уксуса.
— Значит, так? Я вызываю вас… на конкурс.
— Конкурс? Это что, новая форма дуэли? — не понимаю.
— Прохождение теплицы, — вмешивается Паскевич, с готовностью подхватывая. — Испытание. Кто пройдёт с наименьшим числом ожогов — тот и победил.
И тут же Кирилл срывается:
— Слабо, граф?
Я усмехаюсь.
— Я ещё слова не сказал, а вы уже «слабо» кидаете. Хороший стиль, старорусский. Конечно, давайте. Самому интересно — что за развлечения вы тут устроили, Дмитрий Степановчи.
Идем к «теплице». С виду — просто парник с лианами. Но стоит посмотреть внимательнее — всё меняется.
Полуголые аристократы проходят сквозь шевелящиеся заросли, стараясь не издать ни звука, но всё равно срываются — стоны, приглушённые вскрики. По коже — ожоги, фиолетовые. И не просто боль. Я чувствую: идёт энергетическое истощение. Спрашиваю по мыслеречи Лакомку, которая сейчас в сторонке с Ненеей общается:
— Не знаешь, что за лианы?
— Редкий сорт, мелиндо, — откликается альва. — Если ожоги фиолетовые — значит, растение высасывает энергию из источника. Это не просто обжог, это слабый энерговампиризм, но не смертельный.
А вот оно что. Гостей ослабляют под видом «конкурса». Меня бокалом некротики тоже хотели обработать. Всё это как-то подозрительно. Сами дворяне не придают значению своему частичному истощению — ведь они типа в гостях у князя, и никто их не тронет под его защитой. Знали бы они, что гостят они на самом деле у Демона.
Паскевич улыбается вежливо, как мясник перед ударом топора:
— Надеюсь, вы не боитесь, Данила Степанович? Раздевайтесь по пояс и проходите, пожалуйста. Без доспехов, без регенерации. Сканер-судья будет следить за теплицей. Если попытаетесь жульничать — узнают все.
— Никто жульничать не будет, — отвечаю с улыбкой.
— Хорошо, а я в ваше отсутствие составлю компанию вашей невесте, — Паскевич плотоядно смотрит на княжну Морозову.
И в этот момент — мыслеречь. Машин голос, тревожный, острый:
«Даня, ты правда оставишь меня с ним?»
Отвечаю уверенно:
«Не бойся. Он с тобой долго не задержится.»
Скидываю пиджак рубашку. По пояс — хватит. Кирилл Трубецкой, тоже раздевшись, первым входит в