— Ты пойдешь с нами. Имя?
Я молчал.
Тот, что был слева от меня, пнул меня сапогом в грудь — я пошатнулся, но, сделав шаг назад, устоял.
— Имя? — снова спросили меня.
Я спокойно стоял и равнодушно на них смотрел.
— Ростик, свяжи его, — приказал тот, что был передо мной.
Ростик перекинул ногу через седло, намереваясь спрыгнуть с коня…
Я только этого и ждал — Ростик приземлился рожей об мостовую. Его мечом я полоснул по подпруге коня его напарника, стараясь не поранить животное, и бросил меч, как копьё, в говорившего. Что они собирались делать дальше, меня интересовало меньше всего, я вскочил на лошадь Ростика — и был таков.
Я не оглядывался, но и погони не слышал. Когда лошадь начала заметно уставать от галопа, я её перевёл на шаг, дал «отдышаться» и остановил. Затем напоил её, как мог, водой из своей фляги и слегка привязал к ближайшему дереву, так, чтобы она смогла сама отвязаться, если нападёт дикий зверь. Для этого ей надо было лишь сильно дёрнуться.
«Пора уходить с дороги, — решил я и задумался: — Идти налево или направо?»
Думал я недолго и пришёл к выводу, что раз дело у меня правое, то надо идти направо.
По лесу я блуждал до сумерек. Допил свою воду. Родников не нашёл. Я уже довольно смутно представлял где север…
Перед сном я погрыз солонины и орехов из небольшой поясной сумки — я теперь всегда запасаюсь едой! И устроился спать, опершись спиной о дерево. Залезать на деревья или искать себе норы мне было лень. Без «кокона» меня дикие звери найдут где угодно. Чего париться? Меня больше волновало не сесть в сумерках на муравейник. А то было как-то… Не понравилось!
Я проспал безмятежно до утра. Мне снились облака… Я стоял над ними на чём-то узком и твёрдом, будто на мосту, а они окружали меня со всех сторон и даже проплывали под ногами. Казалось, они так близко от меня, что просто протяни руку — и сможешь дотронуться, но дотянуться я до них не мог, да и не хотел. Я смотрел на них, и мне было радостно.
Проснулся я очень отдохнувшим и чувствовал себя жутко бодро. Реально, «до жути» бодро — был готов горы свернуть! Однако решил, что горы мне и так нравятся, и пошёл дальше искать родник.
К обеду я понял, что если что-то внятное не придумаю, то останусь в этом лесу навсегда. На этой мысли я остановился посреди шага, осознав, что я идиот! Чуйку-то мою никто не отнимал!!!
«Дошло!» — ржал с меня мой внутренний голос.
«Ну дошло же!» — сам себя успокоил я и начал представлять «родник в горах с живой водой».
Родник «не представлялся», и я нарисовал себе в воображении другой, лесной родник — та же фигня.
Тут меня осенило: я же не поздоровался! Когда у меня отобрали голос, я почему-то решил, что я нем. Когда у меня отобрали магию, я почему-то решил, что я беспомощен. Но когда на меня напали, я почему-то не ощущал себя беспомощным. Почему? Я вспомнил, кем был до того, как начал рассчитывать только на магические «фокусы».
«Опыт не пропьёшь», — то ли съязвил, то ли поддержал меня мой внутренний голос.
Я приосанился и мысленно произнёс, положив руку на сердце и слегка поклонившись:
«Здравствуй, Лес».
Лес ответил в моей голове:
«Здравствуй».
Я развернулся туда, где мне ощущался север, и обратился к горам:
«Здравствуйте, Горы».
Горы ответили в моей голове:
«Здравствуй».
Теперь я обращался ко всем:
«Прошу, помогите мне найти родник с Живой Водой и спасти загубленную мною жизнь».
Я поклонился в пол. Распрямился. Закрыл глаза.
«Иди», — услышал я в своей голове властный и строгий голос, будто голос моего деда, которого я никогда не знал.
Мне так хотелось, чтобы мне это когда-нибудь сказал мой дед, что я аж прослезился.
«Что ты опять расклеился на ровном месте⁈ Соберись, Марк!!!» — возмутился мой внутренний голос.
Я пошёл. Открыл глаза и продолжал идти, пытаясь «собраться» дороге. В душе что-то невыносимо болело. Невыносимо, но не смертельной болью, а какой-то другой. Болью отчаяния? Вряд ли… Не знаю.
Я шёл и шёл, не разбирая дороги, и пришёл к отвесной каменной стене, в которую упирался лес. Прислушался.
«Журчит».
Пошёл на звук.
«Родник».
Встал перед ним на колени и сел. По каменной стене тонкой струйкой тёк ручеёк. Набрать здесь воду было практически невозможно, если не хочешь получить мутную, которую будешь собирать со скалы своей пыльной одеждой и отжимать её во флягу.
Но уходить я никуда не собирался и присмотрелся: ручеёк струился по стене до небольшого карниза, который заканчивался в нескольких пальцах от земли, и капал с него вниз, образовывая в земле небольшую промоину.
«Отлично!» — обрадовался я и отвинтил пробку от фляги.
Пробка как раз влезла между стеной и землёй. Набиралась она долго. Флягу я набирал несколько часов. А когда набрал, то крепко закрутил и крепко-накрепко прикрепил обратно на пояс, как своё самое дорогое сокровище в жизни.
Встал, поднял руки к небесам и радостно закричал во всё мысленное горло:
«Благодарю, Горы! Благодарю, Лес! Благодарю, Дед!»
На последнем слове я снова прослезился и сам себе скомандовал «Домой!», чтобы совсем уже не раскисать.
Шёл до вечера. Шёл всю ночь. С рассветом вышел на дорогу. Побежал!
У меня оставался ещё один день, чтобы покинуть Град, и мне нужен был второй, чтобы добраться до Эренска. У Насти не было этого второго дня, и чтобы она ничего не узнала и не страдала, мне надо было сесть на корабль, который уходил сегодня на закате, а к утру добраться до Эренска.
Через несколько часов мою дорогу снова преградили трое. Я перешёл на шаг и продолжил быстро идти им навстречу.
«Ага, вот этот, с расквашенным лицом — Ростик, — распознал я и возмутился: — И чё им неймётся⁈»
Они сидели верхом и молча на меня смотрели. Я подошёл и остановился в нескольких шагах от них, а затем расстегнул ворот куртки и указал на клеймо на шее. Расстегнул куртку до пояса и, указав на флягу, сделал всем понятный жест, что я их поубиваю, если они меня тотчас же не пропустят.
Главарь усмехнулся и спросил:
— Марк Эренский?
Я кивнул.
—