Вторая слеза пробежала по щеке. И, когда она упала на пол, тихонько ударив о доски, вдруг из шкафа раздалось шуршание. Дверка приоткрылась, и выглянувший было из шифоньера песценот снова юркнул за створку. А спустя несколько секунд он выбрался из своего укрытия с шейным платком в лапах и, подойдя ко мне, протянул ткань: на, мол, бери.
Присела и недоуменно взяла подношение, не зная, что с ним делать. Малыш, видя это, вздохнул, словно я была неразумным дитем, вновь взял своими лапками платок и сам утер мне слезы. Это настолько растрогало, что глаза защипало еще сильнее и влага покатилась из них уже помимо моей воли.
Песценот, видя, что платком дело не обойдется, вновь скрылся в шкафу и вытащил оттуда уже палантин. Я, глядя на заботливого зверька, который, видимо, решил утереть мне нос до конца, захохотала. Мне было так плохо, что самой смешно.
Копившееся с тех пор, как я попала в академию, напряжение не просто прорвало, напрочь смело плотину самоконтроля. Говорят же, что невозмутимость долго хранить нельзя. От этого ее срок годности может выйти, она скиснет, забродит и рванет потом брызгами истерики. Похоже, это у меня и произошло.
Я ревела, улыбалась и не могла остановиться. А зверек, видя такое дело, всполошился и, прыгнув на кровать, стянул с нее покрывало, а потом – притащил его ко мне. При этом на морде Малыша было выражение: «Ну этого-то тебе хотя бы хватит?».
Шмыгнула распухшим носом. Песценот на это обреченно вздохнул, раскинул лапки в разные стороны, как ребенок, который просится на ручки, и со страдальческим видом обнял меня. Видимо, решив, что раз его подношения отвергнуты, то он сам готов грудью броситься на амбразуру. В смысле, подставить свой мех в качестве жилетки одной плаксе.
Тепло зверька подействовало на меня успокаивающе. Не знаю, сколько мы так просидели, обнявшись, но, когда я наконец поняла, что все, окончательно отпустило, в комнате уже вовсю по углам гуляли густые сумерки. Солнце давно скрылось за горизонтом, и догоравшая вечерняя заря за окном, овладев меркнущим небом, разлила по нему свою палитру. Краски от червонного золота и до василькового, от охряной меди до лилового.
Я, посмотрев на это завораживающее буйство цветов, в последний раз шмыгнула носом и выдохнула:
– Ну все, поревели – а теперь за дело!
Малыш урурукнул, дескать, кто-то тут расслаблялся и слезы лил, а кто-то уже давно делом занимался и утешал. Я же, вспомнив, сколько на завтра задал профессор Рипли, малодушно подумала, а не вернуться ли в истерику еще раз ненадолго? Там хотя бы поспокойнее и не давит груз невыполненной работы…
Но увы, как ни оттягивай, а делать-то все равно придется. Задачи сами себя не решат. Правда, я сомневалась, успею ли все написать до завтра…
Раздался удар колокола, оповестившего адептов о начале ужина. Я же решила, что на сегодня сыта по горло и прогулками, и встречами, и событиями настолько, что выходить никуда не хочу. И не буду! К тому же, кажется, у нас еще осталась пара поминальных яблок…
Так что, вздохнув, заправила кровать, с которой Малыш умыкнул покрывало, разложила по полкам высушенные заклинанием платок и палантин, а заодно навела порядок и в мыслях. Вернее, выкинула из них кое-что драконистое и светловолосое.
Зажгла магический светильник и села за задание. Спустя какое-то время пришла Ким, но я, погруженная в расчеты, лишь кивнула ей. Подруга, широко зевнув, поинтересовалась:
– Пойдешь в помывочную?
Я, все так же не отрывая взгляда от листа, сказала:
– Да, попозже, сейчас наверняка там народу много…
Ким что-то хотела еще спросить, я буквально кожей почувствовала, что ее распирает от желания поболтать, но подруга, видя, как я занята, лишь выдохнула. Тяжело так, протяжно. С сожалением. Потом в нетерпении побарабанила пальцами по подоконнику, прошлась несколько раз по комнате, отчего половицы протяжно заскрипели, взяла книгу и засела с ней на кровати. Малыш все это время изображал скелет в шкафу и признаков жизни и шпионской деятельности не подавал.
Правда, долго Ким не просидела: сперва завозилась на постели, пытаясь принять позу поудобнее, потом взбила подушку… Наконец, не выдержала я.
– Ну, что у тебя? – без обиняков спросила я и подняла взгляд от листа, впрочем, не откладывая перо.
– Уф! Наконец-то! – выдохнула подруга, будто была готова вот-вот взорваться от распиравших ее новостей и невозможности теми поделиться, и сейчас, спустив пар, испытала огромное облегчение. – Я думала, ты не спросишь… Представляешь, сегодня принца и какую-то адептку чуть не размазало по брусчатке! – после этих слов Ким стрельнула на меня внимательным взглядом, словно чего-то ожидая. И я даже догадывалась чего именно. Брюнетка дурочкой никогда не была, хоть порой и отлично имитировала глупышку. Так что она наверняка знала и про про подаренный принцем платочек, и кого именно сегодня едва не пришибло, но деликатно молчала, давая мне возможность признаться. У меня же просто не было сил придумывать правдивую ложь. А обижать ей пышку – тем более. Так что я сделала вид, что не поняла намека. Ким же, словно поняв, что к признаниям я не готова, шумно вздохнула и как ни в чем не бывало продолжила: – На них свалилась статуя! Но высочество укрыл собой девицу и тем спас…
Теперь уже облегченно выдохнула я. Правда, не так громко, как Ким, а про себя. Все же она была замечательной! Не став ничего уточнять, сделала девицу безымянной и лишь продолжила в красках живописать случившееся, будто сама видела все из партера. Так что, спустя совсем немного времени, у меня создалось ощущение – это было не банальное покушение, а, не иначе, злой рок, проклятие или пророчество, озвученное еще у колыбели принца.
– Эпический сюжет меня подери, – только и протянула я, когда у Ким наконец иссякла словоохотливость.
– Не то слово! – воодушевленно поддержала меня подруга и, мечтательно вздохнув, добавила: – Прямо как в любовном романе!
Я поперхнулась вдохом и закашлялась. Капля сорвалась с кончика пера, которое я держала, и в лучших традициях конспираторов шлепнулась ровнехонько на середину расчетов, не просто испачкав те, а зачернив так, что прочесть часть записей стало решительно невозможно. Вот гадоство!
С досадой отложила перо. Ким восприняла это как намек на продолжение разговора и с любопытством спросила:
– Интересно, а завтра в новостных листках про это будет большая статья на первой полосе?
Я представила, как приукрасили бы новыми подробностями случившееся местные газетчики, и разумно предположила:
– Скорее всего, это и вовсе не попадет в новостные заметки.
Ким сначала удивленно вскинула брови и открыла было рот, явно, чтобы возразить, но… не произнесла ни звука. Нахмурилась и закрыла его. Потому как брюнетка была хоть и болтушкой, но отнюдь не дурочкой.
Воцарилось молчание. Я уже хотела было вновь взяться за перо, как Ким выпалила:
– Да, наверное, здесь ты права… Все же обычно происходящее внутри академии на страницы новостных листков не попадает… Только с Мглистым осечка вышла…
– Мглистый? – не поняла я.
– Ну Брайн Оттир. Он в нелегальных залетах участвовал, его поймали. Нас еще из-за него в актовом зале собирали, – пояснила подруга.
– А-а-а, – припомнила я.
– Угу, – поддакнула мне Ким. – Но если бы его ректор наш застукал, а не законники, то ни один репортер бы ничего не узнал! – гордо закончила она и вернулась к принцу, будь тот неладен! – Но все же, согласись, не каждый день на наследника престола падают статуи, а он сам – на девицу…
– Главное, делает это высочество, судя по твоему рассказу, весьма героично, – саркастически заметила я.
– Принцу и положено падать только героично, – хмыкнула подруга, и мы с ней рассмеялись.
Затем она подхватила полотенце и пошла в помывочную, оставив меня с расчетами. Вернувшись, Ким не стала меня отвлекать, тихо переоделась, а потом легла спать.
А я все решала, и решала, и решала… Цифры стояли уже перед глазами, строки расплывались, голова клонилась ниже и ниже. Когда пробила полночь, сделано оказалось больше половины, но, увы, не все…
Да профессор Рипли натурально издевался! Хотелось послать все, а особенно магистра, в ж… жанр хоррора! Только что-то мне подсказывало, что оттуда преподаватель вернется