Полюбовавшись перспективой главной аллеи, видом Люксембургского дворца, воробьями, что взлетали из-под самых ног и потом захлебывались чириканьем, Журавлев отправился к себе. Было немножко грустно. По непонятной ассоциации вспомнились стихи Беранже.
Снег тает, сердце пробуждая;
Короче дни, – хладеет кровь…
Прощай, вино – в начале мая,
А в октябре – прощай, любовь!
Домой идти не хотелось. Что делать дома? Читать до одурения? Все фильмы в окрестных кинотеатрах пересмотрены. В ресторан? Дороговато. Эх, жениться надо было, прежде чем ехать за границу… Почти все сотрудники торгпредства женаты, дома их ждут семьи. А он один как перст.
В цокольном этаже здания, примыкавшего к его дому, находилось небольшое кафе. Зашел. Посетителей мало – двое-трое за столиками. У стойки хозяйка – мадам Дюпле – румяная сорокалетняя женщина, очень полная. Журавлев поздоровался, справился о здоровье мсье Дюпле, попросил налить стакан красного. Выпил, по русской привычке закусил ветчиной. Здесь принято наоборот – запивать еду. Но от такой очередности, по мнению Журавлева, терялся весь смак.
– До свидания, мадам Дюпле.
Ничего не оставалось, как идти домой.
Журавлев поднялся на пятый этаж, отпер своим ключом дверь. В крошечной прихожей оставил плащ, и шляпу, прошел к старенькому кожаному дивану, прилег. Комната его ничем не отличалась от тысяч подобных же парижских меблированных комнат. Веселенькие обои, два окна с жалюзи, диван, стол, полдюжины стульев, кровать за ширмой, несколько офортов на стенах.
Странно устроена жизнь. Около трех лет Журавлев прожил в маленькой Шуе и не помнил ни одного вечера, который не был бы до предела заполнен разнообразными делами и развлечениями. То собрание, то спортивная секция, то драмкружок, то поход на лыжах, то занятия с работницами, желающими повысить квалификацию. Время казалось спрессованным до предела. А здесь, в «столице мира», по вечерам он чувствовал себя обитателем глухой, по самые крыши занесенной снегом деревушки. Настоящая жизнь для него начиналась только утром, и всю ее заполняла работа.
В дверь тихонько постучали. Странно, кому это он понадобился? Может быть, тетушке Фашон, которая убирает его комнату? Журавлев встал, выглянул в прихожую, щелкнул выключателем.
– Войдите.
Дверь открылась – на пороге стояла девушка. На ней был серого цвета жакет и черная юбка. На плечи ниспадали слегка вьющиеся волосы, и на них чудом держался сдвинутый на ухо берет. Огромные темные глаза смотрели настороженно, однако губы тронула непроизвольная улыбка.
– Вы – мсье Журавлев? Русский? Я не ошиблась?
– Да, я Журавлев.
– У меня к вам есть дело.
Широким гостеприимным жестом Журавлев пригласил девушку в комнату.
– Прошу вас, мадемуазель.
«Похожа на южанку», – отметил он. Действительно, правильный нос, черные глаза, чистая матового оттенка кожа говорили о том, что в жилах девушки течет испанская либо гасконская кровь.
Впрочем, такому впечатлению противоречили широковатые, почти монгольского типа скулы и маленький, яблочком, подбородок. Девушка чем-то напоминала газель.
– Прошу прощения, мсье, – сказала она, садясь на предложенный стул. – Может быть, мое посещение неудобно для вас, но…
– Ну что вы, напротив, мне очень приятно, – любезно улыбнулся Журавлев, судорожно соображая, что бы такое еще сделать, чтобы создать у посетительницы наилучшее о себе мнение.
Положил перед нею пачку «Казбека».
– Курите?
– О, нет, благодарю.
– Чашечку кофе?
– Нет, нет, благодарю вас. Я ведь на минутку.
Она признательно улыбнулась, дав понять, что вполне, оценила его любезность. Он опустился на диван.
– Я вас слушаю, мадемуазель.
Сердце его билось учащенно. «Ну и ну, до чего красива – обалдеть можно, – оторопело думал он. – А глаза? Бархат, «Украинская ночь» Куинджи, а не глаза».
– Собственно, мне нечего говорить, мсье Журавлев. Я должна передать вам письмо.
Из маленькой, розовой замши сумочки она достала сиреневого цвета конверт, протянула Журавлеву и встала, чтобы уйти.
Журавлев мельком взглянул на конверт – он был чист. Это показалось подозрительным. Вспомнились случаи провокаций…
– Одну минуту, мадемуазель!
Журавлев вскочил и загородил собою дверь. В больших черных глазах девушки уловил растерянность. Желая скрыть от нее свои подозрения, мягко сказал:
– Возможно, вы ошиблись. Французы легко путают русские фамилии. А на конверте нет никаких указаний на то, что письмо адресовано именно мне.
– Но меня просили вручить его вам.
– Кто просил?
Девушка смутилась – на матовых щеках ее выступил легкий румянец, взгляд метнулся в сторону.
– Видите ли, мсье… Я не имею права сказать. Меня просили не говорить…
– В таком случае, я не могу принять письмо. Возьмите его.
И он протянул девушке конверт.
Она отдернула руки, точно письмо могло обжечь ее, сказала с тихим отчаянием:
– Но поверьте, это очень важно для вас, для вашей страны.
– Даже так? – иронически улыбнулся Журавлев, однако в душе зародилось сомнение: девушка не похожа на провокатора, в поведении ее нет и следов притворства.
– Хорошо, – сказал Журавлев, решительно прошел к столу. – Садитесь. Я прочитаю письмо в вашем присутствии. Надеюсь, вы не против?
Она насмешливо передернула плечиками.
– Если это доставит вам удовольствие, мсье…
Журавлев счел необходимым галантно поклониться и быстро распечатал конверт. Письмо было написано по-французски убористым почерком и занимало две страницы.
«Мсье!
Зная вас, как сотрудника Торгового представительства СССР в Париже, я рискнул обратиться к вам. Надеюсь, вы не откажетесь передать это письмо тем из ваших сограждан, которых оно не может не заинтересовать. Иных способов связаться с ними у меня нет, между тем дело не терпит отлагательства, и важность его, надеюсь, послужит для вас достаточным основанием для того, чтобы извинить мою, быть может, нетактичность.
Дело заключается в следующем. Как вам, вероятно, известно, в Париже живет немало молодых людей – сыновей и родственников русских белоэмигрантов. Они прекрасно говорят по-русски, хотя покинули родину в детском возрасте, по сути дела никогда ее не видели и не имеют о ней сколько-нибудь истинного представления. Полагаю, что именно это обстоятельство и навело германскую разведку на мысль использовать молодых русских в своих целях. Из достоверных источников (указать их по причинам, изложенным ниже, я не могу) мне стало известно, что в Париже подвизается немецкий коммерсант Отто Брандт, который в действительности является сотрудником германской разведки. Этот Брандт занимается вербовкой