— Неужели нельзя продать что-то другое?
— Я продаю все, что покупают.
— Но почему продавать нужно именно мое?!
— Твое? — переспросил он.
— Мое! Разве я не имею на них права? Разве я не заслужила своими страданиями хотя бы это?!
Норов во все глаза смотрел на злое, заплаканное, покрасневшее лицо жены. Сейчас оно сделалось некрасивым. Прежде он не замечал, какой у нее низкий лоб, низкий и широкий, совсем не умный.
— Извини, что не могу заплатить за твои страдания столько, сколько ты заслужила, — холодно выговорил он. — С завтрашнего дня юрист займется оформлением документов на продажу.
Ответом ему был взрыв отчаянных рыданий.
***
Когда Норов вернулся домой, Ляля уже вымыла посуду, но все еще не успокоилась.
— Никакой совести у человека! Кто так вообще поступает!
— Три четверти людей поступили бы на его месте так же, — буркнул Норов, устраиваясь за столом и наливая себе остатки вина. — Раз уж случился грех в семье, отчего же не заработать на богатом любовнике? Тем более что жена заболела…
— Ничего подобного! — горячо возразила Ляля. — Я бы так ни за что не поступила!
— Просто у тебя нет жены. Шучу, извини. Значит, ты входишь в оставшееся меньшинство. Это не меняет тенденции.
— Ты расстроен? С Анечкой плохо?
— Нехорошо, — Норов болезненно поморщился.
— Паш, да ты не загоняйся раньше времени! Все-таки, тут не Россия, без помощи человека в больнице не оставят…
Норов посмотрел на нее отсутствующим взглядом и не ответил.
— Ой, у тебя, кажется телефон…
Норов бросил рассеянный взгляд на монитор. Там был прерванный звонок от Мари. Он схватил аппарат и выскочил наружу без куртки, в одном джемпере. Дозвонился он сразу, даже еще не отбежав, как следует.
— Я поговорила со своим другом, — голос Мари звучал возбужденно, но приглушенно, она явно боялась быть услышанной посторонними. — Вы сможете приехать в Альби к десяти вечера?
Норова сразу захлестнуло сильное волнение.
— Конечно!
— Вы хорошо представляете расположение госпиталя?
— Более или менее.
— Знаете улицу Студентов?
— Нет.
— Это небольшая улочка, параллельно улице Жореса. На нее выходит маленький скверик, который примыкает к бывшему колледжу иезуитов, где сейчас наш госпиталь. Это здание отгорожено от улицы забором и железными воротами. Сможете через забор перелезть?
— Да.
— Имейте в виду, он высокий.
— Смогу!
— Лучше сделать это с правой стороны. Я имею в виду, если смотреть на садик с улицы, то лучше лезть правее от ворот. Эта часть не попадает в камеры видеонаблюдения. Только ни в коем случае не через ворота, камера там! Вы понимаете?
— Абсолютно.
— Забор высокий…
— Вы уже говорили.
— Да? Извините, немного нервничаю. Когда перелезете, обогнете сквер вдоль стены… Держитесь по-прежнему правой стороны.
— Понял.
— Сбоку перед главным входом увидите металлическую дверь, она будет закрыта, но не заперта, мой друг откроет ее изнутри. Входите и идите по коридору налево до туалета. Вся эта часть раньше предназначалась для посетителей, но сейчас посетителей не пускают, и там никого нет. Но все равно будьте очень осторожны. Если вас кто-то увидит…
— Меня не увидят!
— Я надеюсь, иначе и мне, и моему другу — конец! Стукните в дверь туалета три раза, вас встретит мой друг, дальше он все вам объяснит. Его зовут Себастьян.
— Мари! Господи, Мари! — Норов задохнулся. — Я даже не знаю, как вас благодарить!
— Не надо. Я надеюсь, все получится. Только будьте осторожны, вокруг госпиталя постоянно курсируют полицейские патрули.
— Я не попадусь.
***
Сидеть дома Верочка не желала и продолжала появляться в офисе и после продажи радиостанций. По ее просьбе Норов оставил ей кабинет и секретаршу. Обычно Верочка появлялась к обеду, секретарша делала ей кофе, и Верочка, усевшись перед компьютером, принималась смотреть в интернете объявления о продаже недвижимости за границей.
Сейчас, когда сделалось ясно, что вернуться к прежней жизни, столь милой ее сердцу, уже не удастся, ею овладела настойчивая идея перебраться в Европу. Больше других городов Верочку прельщал Лондон, где жила ее институтская подруга, вышедшая замуж за богатого араба, но она не возражала и против Франции или Италии. Вечерами она приносила на кухню ноутбук и за чаем показывала Норову приглянувшиеся ей фотографии вилл и домов.
В эти минуты она становилась ласковой, как кошка, но на Норова это не действовало. Абсурдность ее затеи казалась ему очевидной. По его мнению, она могла прийти только в праздную и пустую голову.
— Ты понимаешь, что жизнь в Европе утроит наши расходы? — спрашивал он.
— Почему? — удивленно поднимала брови Верочка. — Ведь там можно жить экономно…
— Жить экономно в доме за два миллиона?
— Ну, я могу выбрать и дешевле!
— Добавь процентов пять в год на его содержание! Сотня! Плюс налоги, коммуналка, там все это нужно платить официально, по левой, как у нас, не устроишь. И жизнь там не отменяет наших расходов здесь!
— А мы продадим этот дом! Я уже говорила с агентством недвижимости…
— Я не хочу его продавать! Это мой дом! Я к нему привык. Да и чем, по-твоему, я буду заниматься в Европе?
— Просто жить. Живут же там другие люди! Можно путешествовать, ходить в музеи, театры, ты же любишь музеи! А бизнесом ты сможешь заниматься и оттуда, какая разница?
— Разница — огромная! Я не сумел организовать его должным образом, даже сидя здесь, в Саратове.
— Ну, хорошо, — со вздохом уступала Верочка. — Пусть не Европа. Давай переедем в Москву.
— Москва — один из самых дорогих городов мира. Чтобы жить в Москве, нужно там работать!
— Но ты же можешь пойти к Леониду Яковлевичу. Ведь он тебе предлагал…
— Сколько раз тебе повторять: я не желаю у него работать!
— Но почему?
— Потому!
Эти разговоры Верочка начинала снова и снова, хотя видела, что они выводят его из себя. Все чаще, вернувшись домой, он сразу поднимался в свой кабинет и пил чай там, один.
***
В это время Норов очень сблизился с Анной. Она была молчалива и сдержанна, но он чувствовал, как сильно она переживает за него. Он читал это в ее глазах, в ее жестах, хотя она никогда не пыталась утешать его или заговаривать о том, что его мучило. Она не лезла в душу, просто была рядом, и он был благодарен ей за эту деликатность.
Приехав в офис рано утром и промаявшись там без дела несколько часов, он забирал Анну, и они уезжали куда-нибудь подальше от центра, в загородный