Его иностранный акцент еще больше настораживал толстых французов. Мужчина немного отступил назад, оттаскивая рвущегося с поводка тяжелого сенбернара, но остался у входа, перегораживая его.
Норов с сумкой сделал шаг вперед и оглянулся на Клотильду, приглашая ее следовать за ним.
–А в сумке что? – осведомился француз.
–Вещи, – ответил Норов.
–Какие вещи?
–Разные.
–Это мои вещи!– поспешила объяснить сверху Клотильда.– В прошлый раз я тут кое-что случайно забыла…
–Э, нет! – резко заспорила женщина. – Вы не могли забыть эту сумку! Когда я здесь была в последний раз, ее тут не было!
–Я не говорила, что тут была сумка,– сбивчиво принялась оправдываться Клотильда.– Я сказала, что забыла свои вещи!
–Вы забыли вещи без сумки? – не унималась женщина.– Как это?
–Все очень просто, – вмешался Норов.– Мадам забыла сумку со своими вещами. Месье Камарк сунул сумку под кровать, где мы ее и нашли. Вы никогда под кровать не заглядываете, поэтому ее там не видели.
–С чего вы решили, что я туда не заглядываю? – вскинулась женщина.– Я тут везде убираю!
–Значит, не везде. Там пыли – по колено.
–Неправда! – взвизгнула она.– Я уже два года здесь работаю, у владельцев ко мне никаких нареканий нет!..
–Откуда мы знаем, что это – ваши вещи? – прервал ее муж.– Может, вы грабители?
Норов поставил сумку на пол, молча наклонился к ней, расстегнул молнию, отодвинул полотенца и достал ворох нижнего женского белья.
–Твое? – сердито спросил он мужчину, протягивая ему белье.
Тот невольно отшатнулся и помотал головой. Собака вновь гавкнула.
–Ваше? – перевел Норов взгляд на его жену.
–Я такое не ношу! – презрительно бросила она.
–Жаль. Вам бы пошло.
Он запихал вещи назад в сумку, с трудом застегнул ее и распрямился.
–Еще вопросы есть? Теперь вы позволите нам уехать?
Усатый француз колебался. Не зная, как поступить, он посмотрел на жену.
–Мне кажется, надо позвонить в полицию, – тоже нерешительно проговорила она.– Пусть они разбираются.
Даже не глядя на Клотильду, Норов чувствовал ее испуг. Он и сам внутри был напряжен.
–Звоните,– с деланным равнодушием пожал он плечами.– Только мы не собираемся дожидаться, нам пора.
Подхватив сумку, он шагнул к выходу. Собака угрожающе зарычала, натягивая поводок. Норов подумал, что, если она бросится на него, то ему с ней не совладать. Он переложил сумку в левую руку, правой взял с тумбочки бронзовый подсвечник с тяжелой подставкой и взвесил его в ладони.
–Убери псину,– сказал он французу тихо и серьезно.– Мне не хочется ее калечить. Собака не виновата в том, что ты к нам привязался.
По его виду было ясно, что он не шутит, француз это понял.
–Ну ладно,– недовольно буркнул он, пятясь к выходу и увлекая за собой собаку.– Но имейте в виду, я записал номер вашей машины.
–Я тебя тоже запомнил,– сказал Норов.
–Это что, угроза?! – вскинулась женщина.
–Я лишь хотел сказать, что если в следующий раз встретимся, можем поздороваться, – сухо ответил Норов.
–Я не собираюсь с вами встречаться! – парировала она.
–Жаль,– сказал Норов.– Вы мне очень понравились. Я надеялся, вдруг вы передумаете насчет белья?
–Ненормальный! – прошипела она, ретируясь следом за мужем.
* * *
В больнице Норов провел две недели. Он сбежал бы раньше, но терпел ради справки. Дело в том, что Катя по собственной инициативе сходила к заместителю декана его факультета, помогавшему Норову при поступлении и вообще к нему расположенному. Она рассказала ему о том, что произошло, и попросила помощи.
Тот в целом был в курсе истории Норова, – стукачей в университете хватало, да и сплетни до него доходили. Он посоветовал взять справку из больницы, на ее основании написать заявление об академическом отпуске по состоянию здоровья, а зимнюю сессию сдать весной. Тогда через год можно будет восстановиться на том же курсе, разумеется, при условии, что Норов бросит пить.
Кате удалось уговорить врачей не указывать в справке, что при падении Норов был нетрезв и, благодаря поддержке заместителя декана, Норову оформили академ. В больнице он познакомился с парнем из пединститута, которому вырезали аппендицит, и, выписавшись, временно поселился в его общежитии, в комнате с пятью соседями, дав умеренную взятку комендантше. Едва сняв гипс, он принялся обходить ЖЭКи, пытаясь устроиться дворником. Дворникам полагалось служебное жилье, что было для Норова жизненной необходимостью.
Поначалу ему отказывали. Прожженным начальницам коммунальных служб, с их зычными голосами и мужицкими ухватками, странный студент не внушал доверия. Они предпочитали простых толстых деревенских теток, на все готовых, лишь бы зацепиться в городе. Наконец, в седьмой или восьмой по счету конторе ему повезло. У какой-то дворничихи заболела мать в деревне, за ней требовался уход, – дворничихе нужно было вернуться домой на несколько месяцев, но терять место ей не хотелось. Она слыла работящей, и ей пошли навстречу; Норова взяли без оформления документов, под честное слово обеих сторон.
Маленькая полуподвальная квартирка дворничихи с крошечной кухней находилась в спальном районе. Ванна отсутствовала, – только душ, совмещенный с туалетом. Но Норова это вполне устраивало. Свои вещи дворничиха забрала, освободив ему единственный встроенный шкаф.
Участок, который она убирала, был большим. Норов, не привыкший орудовать ломом и лопатой, первое время не успевал за смену расчистить его от снега, хотя вкалывал он добросовестно и, уходя, с трудом мог разогнуть спину. Приходилось начинать затемно и заканчивать в сумерках. Зато тут его никто не знал, не пытался воспитывать; пить можно было, ни на кого не оглядываясь, и он совсем провалился. Денег на выпивку, правда, катастрофически не хватало, занять уже было не у кого; приходилось растягивать от зарплаты до зарплаты, экономить на еде и пить всякую дрянь, – в основном, самогон и настойку боярышника, продаваемую в аптеках и стоившую недорого.
* * *
В середине весны, утром он возился на участке, сгребая лопатой грязный снег с тротуара и швыряя его на шоссе вдоль обочины. Дул пронзительный мартовский ветер, ночью подмерзало, но днем теплело, дороги уже были в жидкой грязи.
Накануне Норов с кем-то пил и подрался, их было двое, он им врезал, но и ему досталось: бровь была разбита и щека опухла. В качестве трофея ему досталась бутылка портвейна и плавленый сырок. Физическая работа разгоняла остатки вчерашнего опьянения; начиналось похмелье, его потряхивало. Дома у него оставалась початая бутылка, отнятая вчера у противника, но он не хотел за ней возвращаться.
У обочины затормозили «жигули».
–Пашка, ты, что ль? – услышал он за спиной мужской голос.