–Спасибо. Может быть, после.
–Ешь, ешь. – Тренер положил ему на тарелку жареную картошку и соленья. Давай, через силу. Маленько надо.
–Я, пожалуй, пойду,– сказал Норов.– Мне на работу нужно. Там, наверное, меня обыскались.
Тренер еще раз его осмотрел, оценивающе, исподлобья.
–Ну, ладно,– кивнул он.– Если че – приходи, дорогу теперь знаешь.
В дверях Норов порывисто обнял его.
–Спасибо!
–За что?
–За все.
Тренер был выше его, крупнее; он погладил его по голове в лыжной шапке, потом немного отстранился.
–Брось ты свои интеллигентские штучки,– проворчал он.– Спасибо, извините-простите, виноват, что мешковат!..
–…Это бокс, а не балет!– подхватил Норов его обычную присказку. – Бей, а то мигом накидают!
Вась-Вась удовлетворенно хмыкнул
–Ну, примерно. Гляди-ка, че-то еще в голове осталось, не весь ум пропил!
* * *
Накануне пятидесятилетия Норов собрался в Святую землю. В ту пору он был еще очень набожен: выстаивал церковные службы, соблюдал посты, еженедельно причащался и много жертвовал церкви, хотя его финансовое положение уже настоятельно требовало бережливости. Но как сильна ни была бы его вера, его пытливый ум жаждал во всем добраться до сути; помимо отцов церкви и религиозных философов он читал на английском всех ведущих специалистов по евангелистике, – две трети из них были американцами, чьи работы не переводились на русский.
В ютьюбе, тоже на английском, он слушал диспуты представителей различных конфессий и научных школ, в том числе, и критической. Он обратил внимание на серию передач, организованных Христианским Объединением сторонников Израиля – CUFI, – Christians United For Israel. В них принимали участие известные ученые и теологи. Норов подписался на новостную рассылку, ближе познакомился с программой организации и через некоторое время вступил в нее. Членами объединения по преимуществу были убежденные американские евангелисты, среди которых встречались и серьезные ученые, и чрезвычайно богатые люди. Они много жертвовали на сохранение религиозных памятников в Израиле, на археологические исследования, связанные с историей христианства, на научную деятельность и благотворительность.
Норов тоже время от времени перечислял небольшие суммы. Он был единственным русским в Объединении, да еще православным, и отношение к нему там было особенным. Он состоял в переписке с несколькими специалистами по первому веку; его регулярно приглашали в общие паломнические поездки, которые обычно устраивались на Рождество и Пасху. Однако дух коллективизма был ему чужд, ему хотелось побывать в Израиле одному. К тому же с Израилем были связаны его самые личные и болезненные переживания; в Израиле жила Лиза. За тридцать с лишним лет, прошедших со времени той драмы, он не забывал про нее ни на один день.
Норов долго готовился, искал гида, обдумывал маршрут и, наконец, испросив благословение у батюшки в Казанском соборе, отправился.
* * *
Первым испытаниям его высокие ожидания подверглись уже в полете. Кажется, он был единственным не евреем в самолете и единственным пассажиром бизнес-класса, но сразу по окончании взлета, бизнес-салон наполнился нетерпеливыми попутчиками из эконома, выстроившимися в очередь в туалет. На призывы борт-проводников вернуться на места и воспользоваться полагающимся им туалетом в хвосте самолета они принялись наперебой жаловаться на то, что там уже и так полно народа. Какая-то немолодая полная женщина громко объясняла, что у нее проблемы с мочеиспусканием, и что она не может ждать.
Норов, которому к этому времени принесли заранее заказанную постную еду, попросил бортпроводников не беспокоиться ради него, прекратить препирательства и разрешить господам вести себя так, как они привыкли.
В аэропорту высокая худая еврейская девочка лет восемнадцати в форме и со значком «секьюрити» долго досматривала его чемоданы, потом подробно допросила о цели поездки. От нее крепко пахло потом, и Норов неприметно отворачивался.
–У вас есть наличные деньги? – осведомилась она под конец.
–Тысяч пять-шесть долларов,– ответил Норов. Он утомился от перелета, беспокойных попутчиков и ее вопросов.– Точнее не скажу, не пересчитывал.
–Я спрашиваю про деньги, про шекели, а не про бумажки! – презрительно произнесла она.
Норов посмотрел в ее высокомерное горбоносое лицо.
–Извините, – усмехнулся он.– Не понял. Нет, наличных денег у меня нет, только бумажки.
Он не помнил, сколько тонн «бумажек» регулярно перечислялось из бюджета США на нужды Израиля, и сколько еще тонн добровольно жертвовали евреи, да и не только евреи, со всего мира. В этих бумажных потоках был и его, Норова, скромный вклад. Возможно, его «бумажки» помогали этой девочке бесплатно учиться в университете.
–Мне кажется, мои соотечественники – не самый неблагодарный народ, как вы считаете? – спросил он ее.
Она не разобрала иронии.
–О нет! – с невыразимым превосходством отозвалась она.– Израиль – во всем первый!
Иерусалим показался ему в целом довольно провинциальным; сервис почти повсюду был скверным, официанты вели себя так, будто оказывали огромную услугу. Норов прилетел в пятницу, остановился в одном из лучших отелей Иерусалима и с удивлением обнаружил, что отель полон кибуцников из какой-то сельской местности; их привезли на выходные, по одной из социальных программ, которых в Израиле множество. На завтраке они, галдя, облепили буфет, хватали закуски руками, нюхали, пробовали, а то, что не нравились, клали обратно.
Закончив есть, они собрали со столов и из буфета все, что оставалось, и с полными руками двинулись к выходу, но тут были остановлены неумолимой охраной, потребовавшей вернуть продукты на место. Кибуцники были возмущены до глубины души, но, ворча, подчинились.
Впрочем, все это скорее казалось забавным, чем по-настоящему раздражало. Религиозные переживания начисто перекрывали все остальное.
* * *
Его гидом был Яков Кацнельсон, известный археолог, которого рекомендовал Норову Ленька Мураховский. Двадцать лет назад Яков уехал из Петербурга на историческую родину, руководил исследовательской группой, ведшей работы под Назаретом, преподавал в Иерусалимском университете и изредка по рекомендации проводил экскурсии для ВИП персон.
–Ты только смотри, много денег не давай, не порти мне человека,– наставлял Норова Ленька.– Мне еще с ним работать. А то я тебя знаю, привык швырять бабками направо и налево!
Ленька давно уже был олигархом, занимавшим первые строчки в русском «Форбсе», но при встречах неизменно пилил Норова за расточительность.
Кацнельсон был ровесником Норова. Среднего роста, плотный, с большой головой, умными карими глазами, пышной черной вьющейся шевелюрой, тронутой сединой, и такой же бородой с седой прядью, он был чрезвычайно похож на Карла Маркса. Несмотря на докторскую степень, держался он просто и себя просил называть Яшей, без всяких церемоний. Он мог рассказать о каждом камне в Иерусалиме и его окрестностях, был знаком с настоятелями всех церквей и монастырей, служителями всех мечетей: