Ел Сережа медленно, вдумчиво и очень аккуратно. Никогда не стучал приборами по тарелке, промокал губы салфеткой прежде чем отпить из бокала, не крошил хлеб, а ломал его над тарелкой. Закончив, он столь же аккуратно клал на тарелку вилку и нож. Норову нравилось смотреть, как он ест, в России вообще мало кто умеет это делать, не вызывая желания отвернуться. Стряпню Ланы Сережа никогда не хвалил – для этого он был слишком правдив, – но благодарил церемонно и вежливо.
Заказов у его лаборатории становилось все меньше, у Сережи образовался излишек свободного времени, и, пользуясь этим, он восполнял пробелы в образовании; набрав в библиотеке учебников и пособий для филологических факультетов, занялся изучением античной литературы. Он вдумчиво и неторопливо, так же, как ел, читал Гомера, Гесиода, Софокла и Эсхила, диалоги Платона и труды Аристотеля. Норов по мере сил консультировал его.
Античная литература была постоянной темой их бесед; другой, не менее частой, являлось бедственное положение Сережиной лаборатории, которая еще недавно насчитывала больше тысячи сотрудников, а сейчас в ней оставалось меньше двух сотен. Сережа с грустью рассказывал о том, как лучшие специалисты вынуждены подрабатывать ремонтом бытовой техники, чтобы свести концы с концами и прокормить семьи. Самые удачливые из них уезжают за границу, менее везучие меняют профессию, уходят в бизнес.
К приватизации и другим реформам Сережа теперь относился плохо, хотя когда-то, как и Норов, их торопил и приветствовал.
–Паша, какие же это реформы, это же просто грабеж! Ты же сам видишь: повылезали из подворотен уголовники, болтуны, негодяи, и растаскивают страну на куски!
По его мнению, науке в России пришел конец. Выхода из тупика, в котором оказалось общество, Сережа не видел. Норов не был с ним согласен, но, сочувствуя другу, старался не спорить. Лана во время подобных разговоров незаметно строила Норову гримасы, показывая, что слушать Сережу ей скучно и противно. Норов, тоже неприметно, грозил ей кулаком; она высовывала язык и подносила два пальца ко рту.
–Что за нытик! – возмущалась она после ухода Сережи.– «Все плохо!», «Всему конец!» А я считаю, все отлично! И все только начинается! Молодой, здоровый парень, с отличным образованием, а только и делает что жалуется! Надоело его слушать!
–Послушай, так нельзя! Способный человек, прекрасный физик, оказался в трудной ситуации, он откровенно делится своими проблемами со мной, своим другом…
–Если бы он был талантливый, то уехал бы в Америку! Или в Москву. Сменил бы работу, короче, нашел бы себе применение!
–Но он не хочет искать себе применения вне науки! Он ее любит и желает ею заниматься.
–Тогда нечего сидеть и хныкать! «Нет денег!» Ну и что? У меня, например, тоже нет денег, а я каждый день радуюсь жизни! Люблю театр и тебя… вернее, нет, сначала тебя, потом театр и еще много чего…
–Не могут же все быть, как ты.
–Некоторые могут. А те, кто не могут, – пошлые, скучные мещане! – убежденно заключала Лана. – И твой Сережа – в том числе.
* * *
Дожидаясь Анну, Норов взглянул на свой французский телефон, обнаружил пропущенный вызов от Жана-Франсуа и записку с просьбой перезвонить при первой возможности. Он вышел на улицу, немного поднялся вдоль дороги и набрал его номер.
–Ты уже слышал про Камарка? – спросил Жан-Франсуа сразу после приветствия.
–Да, конечно.
–Я собирался позвонить тебе еще вчера вечером, как только об этом сказали по телевизору, но потом все же решил отложить. Все-таки – воскресенье…
–Это было великодушно с твоей стороны. Вчера вечером я был занят, у меня вдруг возникло неотложное дело.
–Надеюсь, ничего серьезного?
–Ванюша, ну откуда у меня серьезные дела!
–Что ты об этом думаешь? Я имею в виду, о Камарке?
–Думаю, что парню не очень повезло,– уклончиво заметил он.
Жан-Франсуа хмыкнул.
–Да уж! Поль, я собственно хотел спросить… Твой друг виделся с ним в субботу?
Норов ожидал этого вопроса. Он был уверен, что Жан-Франсуа позвонил именно для того, чтобы узнать подробности относительно предполагавшейся встречи Камарка с Брыкиным. Но ответить Норову было нечего.
–Точно не знаю,– произнес он, стараясь, чтобы его голос звучал небрежно.– Мы с ним с тех пор еще не созванивались.
–А ты не думаешь, что эти два события связаны?
–Встреча и убийство Камарка?
–Вот именно.
–То есть, думаю ли я, что мой знакомый убил Камарка? – без обиняков переспросил Норов.
Жан-Франсуа смутился.
–Ну… в общем… да,– признал он.
Норов помолчал прежде чем ответить.
–Такую возможность я допускаю.
–Вот как?! И ты об этом говоришь так спокойно?!
–Наверное, если бы он убил меня, я бы переживал больше. Но вообще-то я не уверен, что это он.
–Как не он? А кто же?
–Свои соображения на этот счет изложу при встрече.
Он не хотел по телефону рассказывать Жану-Франсуа о своих подозрениях в отношении Даниэля. Он вообще еще не решил, стоит ли о них говорить.
–Но вероятность того, что твой знакомый к этому причастен, все-таки сохраняется? – не отставал Жан-Франсуа.
–Сохраняется.
Жан-Франсуа замялся.
– Что ты намерен в этой связи предпринять?
–Ничего. Закладывать его фликам я точно не стану.
–Это понятно!– поспешно согласился Жан-Франсуа.
Жан-Франсуа, как и его отец, был социалистом. Норов знал, что для французских леваков сотрудничество с полицией столь же недопустимо, как для российских патриотов признание в гомосексуальности.
–Ловить его сам я тоже не буду,– заключил Норов.
–Если это не он, то почему он тебе не перезвонил после встречи? Не позвонил вчера? Сегодня?
–Мы не так близки, как ты думаешь.
–По-твоему, он еще здесь?
–Вероятнее, уже улетел.
Жан-Франсуа подумал.
–Что ж, может быть и правильно,– заметил он.– Если флики узнают, что у них была встреча, он окажется под подозрением… Знаешь, Камарка все-таки жаль,– неожиданно прибавил он.
Из дома вышла Анна в расстегнутом пуховике и приблизилась к Норову. Он обнял ее свободной рукой и притянул к себе.
–Жан-Франсуа,– прошептал он ей на ухо.
Она кивнула. Он запустил руку ей под джемпер; рука была холодной, Анна легонько вздрогнула от его прикосновения и округлила глаза в веселом недоумении. Они стояли у самой дороги, любой проезжавший мог их увидеть. Впрочем, ни одной машины поблизости не было. Он медленно повел руку по ее теплой коже от мягкого живота, который она тут же невольно втянула, к груди. Бюстгальтера на ней не было.
–Не очень,– ответил Норов Жану-Франсуа.
–Какой же ты все-таки циник!
–Потому что не притворяюсь, будто мне его жаль?
Жан-Франсуа