–Стокгольмский синдром! – отозвалась Анна.– Когда жертва влюбляется в своего мучителя. Наверное, это то, чем больна сейчас Европа.
–По-вашему, Франция находится в положении заложницы в руках мигрантов? – Клотильда с сомнением посмотрела на Анну.– Ну нет, до этого еще не дошло!
–Сегодняшняя Европа чем-то мне напоминает Грезинь с его лесами,– сказал Норов.
–Что такое Грезинь? – спросила Анна.
–О, это – наш знаменитый национальный заповедник! – с гордостью ответил Даниэль.– Он тянется через весь наш регион, на десятки тысяч гектаров. Тут очень красиво, есть даже водопад! Олени, лисы, зайцы, да кого только нет! Прогуляйтесь там как-нибудь, не пожалеете!
–Только добрая половина деревьев в этом чудесном заповеднике – больна, – присовокупил Норов.
– Чем? – удивилась Анна.
–Паразиты, – ответила Клотильда.– Такая жалость! Наши ученые, конечно, пытаются их спасти, но пока не очень получается.
–Паразиты убивают их, – сказал Норов.
–А, вот ты к чему клонишь! – воскликнула Клотильда и шутливо погрозила Норову пальцем.– Ты считаешь мигрантов паразитами, убивающими Европу? Ну уж нет! Ты сгущаешь краски, все не так страшно. Франция пережила оккупацию, она справится и с этой ситуацией.
–От оккупации Францию освободили союзники,– возразил Норов.– А сейчас некому прийти ей на помощь, союзники сами находятся в оккупации.
* * *
О женитьбе на Лизе Норов решил поговорить с матерью в тот же вечер. Он дождался, пока она вернулась с работы, переоделась, поужинала и расположилась на кухне с чаем. Лиза все еще была у него; она не верила, что Норову удастся склонить мать на их сторону, и очень нервничала. Дрожь в ее детских пальчиках не проходила.
–Все будет нормально,– сказал ей Норов, целуя ее заплаканное лицо и стараясь выглядеть уверенным.
Когда он вышел на кухню, мать сидела с большой кружкой и толстым журналом «Иностранная литература», который выписывала много лет. Чай в кружке был темно-коричневого цвета, почти черный. Она заваривала его себе так крепко, что Норов не мог его пить даже с сахаром.
–Мы можем поговорить? – спросил он.
–Конечно, – весело ответила она, откладывая журнал.– А почему Лиза прячется? Зови ее, чаю вместе выпьем. Расскажете мне что-нибудь интересное.
Она была в хорошем расположении духа, и он приободрился.
–Мам, у нас возникла проблема, нам нужна твоя помощь,– начал он.
Она слегка нахмурилась.
–Надеюсь, ничего серьезного?
Про болезнь отца Лизы она знала и считала ее неизлечимой, о чем однажды откровенно сказала Норову, хотя в общении с Лизой держалась обнадеживающего тона. Когда Норов сказал про намерение родителей Лизы уехать в Израиль, серо-голубые глаза матери неодобрительно потемнели. Уезжавших с родины она считала если не предателями, то, во всяком случае, людьми неблагодарными и, хотя тут был особый случай, ее отношения к эмиграции от этого в целом не менялось.
Едва Норов дошел до жениться, она прервала его.
–Жениться? – саркастически переспросила она. – Хорошая идея! Мало того, что я тащу на себе вас с Катей, ты собираешься посадить мне на шею еще и свою жену? Мило!
В ссорах она часто срывалась на грубые упреки, он их не выносил. В такие минуты он ее ненавидел и либо сразу уходил к себе, либо вообще надолго исчезал из дома. Но сейчас он сдержался.
–Я не собираюсь никого сажать тебе на шею,– произнес он, стараясь сохранять спокойствие.– Я всего лишь хотел с тобой обсудить…
–Что тут обсуждать?! На какие шиши ты намерен содержать семью?
Обычно, чем больше она раздражалась, тем грубее становилась. Он избегал на нее смотреть, чтобы не сорваться.
–Я буду работать,– произнес он негромко.
–Где, можно узнать?
–Я еще не решил… поищу. Что-нибудь найду.
–Почему же до сих пор не искал? Мне было бы гораздо легче.
–Я хотел сначала закончить первый курс.
–Вот и закончи. Найдешь работу, потом и поговорим!
Продолжать в таком тоне не имело смысла.
–Спасибо за чуткость и понимание,– сказал он и уже хотел выйти, но тут она спросила.
–Кстати, где вы собираетесь жить?
–Здесь, у меня…
–Не у тебя, а у меня!
–Но у меня тоже есть права на эту жилплощадь! Я здесь прописан!
–У тебя нет прав до тех пор, пока ты находишься на моем иждивении! – отрезала она.– Семья – это ответственность. Хочешь надеть хомут на шею – пожалуйста. Найди работу, сними жилье и женись! Но на мою помощь не рассчитывай. И не забывай, как только ты бросишь университет, тебя сразу загребут в армию.
–Хорошо, когда у тебя такая любящая мать! – бросил Норов в сердцах.
Он вернулся к Лизе бледный, оскорбленный, кипя от злости. Она все слышала и уже плакала.
* * *
–Анна, вы обязательно должны посетить мою галерею,– меняя тему, проговорила Клотильда.– Я уверена, вы что-нибудь для себя найдете.
–Я не очень понимаю в живописи,– уклончиво проговорила Анна.
–О, у меня есть картины на любой вкус. Я выбираю только талантливых художников. Лучших! Ты ведь был у меня, Поль?
–Нет, как-то не случилось.
–Вот и приезжайте вместе! Там есть что посмотреть, даю вам слово. Можем назначить день…
–Я не покупаю картин!– поспешно сказала Анна.
–Почему?
–Я не коллекционирую живопись, да и не настолько богата.
–Но у меня есть работы и не очень дорогие. Я что-нибудь вам подберу, ведь это же приятно, когда в доме висят настоящие картины, а не купленные в магазине репродукции. Обозначьте только ваш бюджет и ваши предпочтения. Да ведь и ты не откажешься подарить Анне недорогую картину, правда, Поль? – прибавила она игриво.
–Вот сука! – улыбаясь Клотильде, по-русски проговорил Норов.– У нее только что любовника убили, а она думает о том, как нажиться!
–Деловая женщина,– тоже по-русски улыбнулась в ответ Анна.
–О чем вы говорите Поль? – не удержалась Клотильда.
–О том, что ты – торгашка,– по-русски ответил Норов с вежливой интонацией.– Правильно мне мама когда-то запрещала с торгашами дружить.
–Я думаю, лучше дождаться окончания санитарного режима, – прибавил он по-французски.– Чтобы не нарушать закона.
–Необязательно, – вмешался Даниэль, почуяв