Закрывались все предприятия, кроме обеспечивающих жизненные нужды населения. Почти полностью прекращалось авиа- и железнодорожное сообщение. Выходить из дома разрешалось лишь в случае крайней необходимости: в аптеку или в магазин за продуктами, да и то, от каждой семьи – по одному человеку, имея на руках документ, в котором значились цель выхода и время. Гулять можно было лишь раз в день, в течение часа и на расстоянии, не превышающем километр от места проживания. За нарушение правил полагался штраф.
–Какое пошлое лицемерие! – усмехнулся Норов.– Ведь все это было решено накануне, а они теперь пытаются задним числом свалить вину на население.
–Меня больше удивляет, что французы избрали себе в президенты законченного труса! – сказала Анна.– Еще в пятницу он соловьем заливался, наобещал с три короба, а провел выборы, настала пора закручивать гайки из-за эпидемии, и он тут же спрятался за спину этого своего попугая. Предоставил ему сообщать о неприятном.
Премьер-министр, несомненно, догадывался, что сходные чувства испытывает по отношению к нему немалое число зрителей и что подобное выступление не добавит ему популярности. На его высоком лбу проступала испарина, он не отрывал глаз от лежавшего перед ним листка с текстом и не решался смотреть в камеру, как это всегда делал президент, во время своих отрепетированных появлений.
–Как думаешь, у них в студии нет телесуфлера или ему просто стыдно? – спросила Анна.– Обманули людей, затащили на голосование, спровоцировали волну заболеваний, и их во всем и обвинили! Свинство! Хуже, чем у нас.
–Ну нет, не совсем,– возразил Норов.– Здесь они хотя бы готовы платить людям за то, чтобы они сидели дома. А нашему народу никто ни копейки не даст. В нашем правительстве какой-нибудь бойкий министр еще и наживется: наладит выпуск каких-нибудь бесполезных пилюль и начнет, пользуясь служебным положением, толкать их под видом панацеи.
–Можно еще китайские маски втридорога продавать, перчатки, тоже китайские, дезинфицирующие жидкости да мало ли… Постой! – спохватилась Анна с беспокойством. – Не сразу сообразила. Он говорит, что авиасообщение резко сокращается, я правильно поняла?
–Да, так.
–Но если самолеты не будут летать, как же я вернусь назад?!
Вопрос застал Норова врасплох.
– Какие-то рейсы обязательно сохранят. Не переживай раньше времени, – успокаивающе заметил он.– Никто не станет насильно тебя здесь удерживать.
Он поднялся с дивана и двинулся к кухне.
–Ты куда?
–Порежу себе сыра.
–Я все сделаю,– она вскочила.– Садись, я сейчас принесу.
–Я и сам справлюсь.
Она вышла следом за ним на кухню, взяла за руки и виновато заглянула в глаза.
–Ты обиделся, что я заговорила об отъезде? – тихо спросила она.– Не сердись! Ну, пожалуйста! Это совсем не потому, что я хочу улететь. Ты же знаешь! Я бы с радостью осталась! Просто… ну… ты понимаешь?
–Я ничуть не сержусь, тебе показалось.
Он избегал ее взгляда, и у нее на глазах сразу выступили слезы.
–Ну зачем ты так? Ну пожалуйста!..
–Все в порядке. Завтра же мы займемся твое отправкой домой.
Она расплакалась. Ее длинные руки беспомощно повисли, губы дрожали, подбородок прыгал.
–Ну вот! – всхлипывала она.– Ну как же так?! Ну зачем?! Я прилетела к тебе, а ты меня гонишь!
Ему стало стыдно. Он обнял ее и притянул к себе.
–Прости,– прошептал он ей на ухо.– Я лишь хотел сказать, что ты улетишь, как только захочешь. Прости.
–Я… никуда… не хочу… лететь!..– сквозь всхлипывания невнятно выговорила она, обжигая слезами ее щеку.– Я просто… ты же понимаешь!..
–Да,– ласково сказал он, гладя ее по волосам и спине.– Я все понимаю.
* * *
В английской школе в одном классе с Норовым училась девочка по имени Рада; последние два года перед выпуском они сидели за одним столом. Красивой Рада не была, в лучшем случае, симпатичной, но в ее круглом лице с темными глазами, в ладной, невысокой, рано сформировавшейся фигуре ощущалась женская притягательность. Она носила очки, ей шедшие, очень короткие юбки, училась хорошо и была одной из немногих в классе, кто читал книги. С одноклассниками она общалась мало, держалась особняком и на вопросы, обращенные к ней, порой отвечала невпопад. Манера разговора у нее была какая-то птичья: короткими, отрывистыми фразами, глядя на собеседника сбоку, чуть наклонив голову. Птичьей была и ее короткая подпрыгивающая походка.
Норову нравились необычные люди, и между ним и Радой завязалось подобие дружбы. Он особенно любил в ней ее доброту; она готова была отдать любую вещь, которую у нее просили. В классе ее считали странной, но в целом относились к ней с симпатией.
После школы Рада тоже поступила в университет, на романо-германскую филологию. Ее мать повторно вышла замуж и оставила ей двухкомнатную квартиру, в которой Рада жила одна, ни с кем не встречаясь. Еще в школе у нее был парень, старше ее на несколько лет, но потом он куда-то пропал.
После отъезда Лизы Норов, пьяный, порой забредал к ней: переночевать и с утра перехватить деньжат. Возвращаться нетрезвым домой означало нарываться на скандал с матерью. Сама Рада к спиртному не притрагивалась, но к его пьянству относилась терпимо; собственно, она ко всему относилась терпимо.
Он ночевал в гостиной, на диване, но однажды в конце сентября он проснулся в ее спальне, в одной с ней постели. Накануне он крепко напился у Леньки и не помнил, как он к ней попал. Было раннее утро, часа три, в спальне было темно и тихо; на окнах висели тяжелые плотные шторы, и свет от уличных фонарей не проникал внутрь. Норов еще не вполне протрезвел, но похмелье уже начиналось.
Он включил ночник и покосился на Раду, которая спала на боку, повернувшись к нему спиной. Он попытался вспомнить, было ли что-то между ними ночью? В памяти всплывала какая-то возня, его пьяные упорные попытки, но увенчались ли они успехом – он не был уверен.
Рада порывисто повернулась и тоже открыла глаза; без очков они смотрели подслеповато. Она моргнула, стыдливо натянула одеяло до подбородка, потом пошарила рукой под подушкой в поисках очков. Чувствовалось, что она не знает, как себя вести.
–Ты как? – коротко спросила она в своей птичьей манере.
–Нормально.
Ему тоже было неловко.
–Хочешь пива?
Он обрадовался, что она сразу догадалась о том, что ему нужно.
–Еще бы!
Она выбралась из постели и босиком, чуть подпрыгивая, побежала на кухню. На ней была шелковая розовая рубашка, совсем короткая, и, глядя ей вслед, Норов отметил про себя, что белья под рубашкой не наблюдалось. Ее