– Ты что, шпионишь за мной?
– Не глупи, – пытаюсь я выдавить смешок. – Я столк- нулась с той женщиной, что привезла мой кошелек, и мы разговорились. Она видела тебя и упомянула об этом. Ничего дурного.
– Я сказал Алану, что съезжу с ним, вот и все. Он ищет, куда еще можно вложить деньги. Он знает, что в будущем я хочу заниматься чем-то еще. Я дважды отбыл пятилетний срок в статусе отца-домохозяйки, и с меня довольно.
– Такой у нас был уговор, – напоминаю я.
– Да, почти двадцать лет назад! Мне нужно больше. Я устал от того, что ты постоянно меня кастрируешь.
– Что это, восьмидесятые?
– Это не шутка.
– Я вижу.
Я делаю глубокий вдох. Этот разговор ведет нас в тупик. Как бы ни претила мне идея смены нашего статуса кво, совершенно ясно, что для Роберта это не мимолетная причуда. Быть может, все это окажется не столь разрушительно, особенно если это сделает Роберта счастливее? А я хочу, чтобы он был счастлив. Чтобы мы были счастливы.
– Так что конкретно Алан хочет от тебя? Маркетинговую стратегию?
– Не совсем.
– Что тогда?
– Он хочет, чтобы я стал партнером. Это будет наш бар. Не только его. – Роберт поднимает на меня дерзкий взгляд. – Джулиана, его и мой. Моя доля – пятнадцать штук, и у меня будет больше рабочих часов, чтобы покрыть разницу.
– Пятнадцать тысяч фунтов? У нас нет…
– Нет, есть. У нас есть сбережения. А Хлоя настаивает, что еще как минимум год не будет поступать в университет. Так что можно одолжить деньги из той кубышки. Если она поступит, возьмет займ, а мы потом расплатимся.
Я не верю своим ушам.
– Бар? Я понимаю, что у тебя, вероятно, кризис среднего возраста, но это просто нелепо. Ты собираешься посвящать бару дополнительные часы? Означает ли это, что ты будешь отсутствовать каждый вечер?
– Ну, ты же отсутствуешь.
– Как долго ты собирался это от меня скрывать?
Я достаю из холодильника бутылку вина и наливаю себе бокал, а Роберт тянется за пивом.
– Я ничего не скрывал. До сегодняшнего дня я даже не видел помещения. Я ничего тебе не говорил раньше, потому что мне нужно было все обдумать. – Роберт отхлебывает пиво. – К тому же у нас были другие проблемы. Возможно, нам стоит обсудить более важный вопрос – рисунки Уилла? Я пытался с ним поговорить, но Уилл закрывается. Совсем на него не похоже.
Снаружи медленно наступает ночь, и чем сильнее темнеет, тем быстрее возвращается ко мне напряжение:
– Я точно знаю, что произошло. Фиби напугала его своим рассказом. Наша мать, бывало… – Я пытаюсь подобрать слова, которые не были бы откровенной ложью, но и правдой тоже. – …бывало, заходила к нам в спальню и пугала нас, спящих. Особенно Фиби.
– Зачем Фиби рассказывать такое Уиллу?
– Не имею понятия. – Мое раздражение растет. – Только почему тебе проще думать, что это могла быть я? Если я – твоя жена – говорю тебе, что не пугала своего ребенка ночью, не могли бы мы вернуться к теме бара?
– Но ты ведь не спишь, так?
– Если хочешь знать, сегодня я была у специалиста, как раз по этому поводу. Она говорит, я в порядке. Она не нашла повода для беспокойства. Так что сейчас я намерена пойти проведать сына.
– Эмма…
– Что происходит? – закрывая за собой дверь, спрашивает Хлоя, с порога услышав недовольный тон отца и рассерженное топанье матери по ступенькам.
– Твой отец решил пустить по ветру твои деньги на учебу, вот что!
– Ради бога, Эмма! – Роберт сверкает на меня глазами из дверного проема. Хлоя, бросив на пол сумку, выдает: – Пусть берет, если они ему нужны. Я все еще планирую взять тайм-аут на год.
Я стою, уставившись на них. Два сапога пара. Светловолосая половина нашей семьи. Приходится прикусить язык, пока с него не сорвались слова, после которых общая чаша терпения, подогреваемая пока что на медленном огне, непременно бы выкипела. Это, черт подери, не его деньги.
Я надеялась, что Уилл еще не спит и мы сможем поболтать, и тогда он, возможно, открылся бы мне по поводу своих рисунков. Но сын уже свернулся клубочком, лежа на боку, и даже не шелохнулся, когда на ковер в его комнате нахлынула приливная волна приглушенного света из коридора. Мой темноволосый ангелочек. Я люблю их обоих, но у нас в семье – мамин сыночек и папина дочка. Я тихонько выхожу из комнаты. Когда дверь уже почти закрылась за моей спиной, я бросаю на Уилла последний взгляд, и на мгновение мне чудится, что глаза моего сына открыты и наблюдают за мной. Если это и так, то он быстро их закрывает. У него что, дергаются веки? Нет, решаю я. Дело не в этом. Зачем ему притворяться спящим? Эта мысль, эхом долетающая из моего собственного детства, не дает мне покоя.
Он ведь не может меня бояться. Правда?
К десяти часам вечера мы с Робертом все еще практически не разговариваем: я зарываюсь в работу, а он смотрит какой-то из «Форсажей» у себя в берлоге. Потом мы отправляемся спать. В половину девятого я приняла таблетку снотворного, и, учитывая наличие вина в моем сегодняшнем анамнезе, засыпаю, едва моя голова касается подушки.
Однако длится мой сон недолго.
Я просыпаюсь, судорожно хватая ртом воздух. Громко игравшая в голове мелодия затихает в тот миг, когда я открываю глаза, превращаясь в мотив, который я едва могу уловить. С колотящимся сердцем я сажусь в кровати и обращаю взгляд на табло электронных часов. Они показывают 1.13. Снова это число. Кто бы сомневался. Я проклинаю себя за то, что так плотно задвинула шторы – комната погружена в чернильную тьму. Я прислушиваюсь – не происходит ли в доме чего-то дурного.
Я проверила заднюю дверь, прежде чем пойти спать? Нужно было проверить ее. Я снова опускаюсь на постель и под одеялом принимаюсь указательными пальцами ощипывать кутикулу вокруг ногтей больших. Нужно оставаться в постели. Нужно снова уснуть. Это все какая-то нелепость. Если только я позволю, снотворное снова подействует. Мне нужно постараться расслабиться. Пятнадцать минут я изо всех сил стараюсь, но, несмотря на все дыхательные ухищрения из йоги, напряжение продолжает расти. До тех пор, пока мертвой хваткой не стискивает мою грудь. Я решительно сбрасываю одеяло. Мне нужно, по крайней мере, проверить, как там дети.
– Куда ты собралась?
Я замираю, застигнутая врасплох.