Ну конечно. Есть только одно место, где я могу выяснить хоть что-то о своей матери. Хартвеллская психиатрическая лечебница. Она прожила там больше тридцати лет. Должно быть, она была их самой долговременной пациенткой, так что там смогут рассказать о ней подробнее. Фиби навещала ее, так что я уверена – там поймут мою потребность покончить с призраками прошлого.
Разыскав контактную информацию Хартвеллской лечебницы с помощью своего смартфона, я никак не могу заставить себя набрать номер. Вместо звонка я пишу им сообщение с рабочей электронной почты, чтобы, насколько возможно, создать о себе впечатление как о профессионале. Я выражаю просьбу поговорить с кем-то, кто был знаком с моей матерью, Патрисией Бурнетт. Поскорее, пока не успела передумать, я нажимаю кнопку «отправить», а затем, схватив телефон, плюхаюсь на кровать. В висках стучит, и слова этой дурацкой песни снова заполняют мой разум.
В конце концов я сдаюсь и принимаюсь искать ее в приложении i-Tunes. Sweet Billy Pilgrim, «Candle, Book and Bell» [16]. Загрузив акустическую версию, я тихонько включаю ее на повтор. Надеюсь, хоть это поможет мне уснуть. Я закрываю глаза и, едва раздаются первые звуки музыки, проваливаюсь в сонное марево.
37
Разбуженная телефонным звонком, я совершенно ошарашена тем, что идет третий час дня. Я проспала целых три часа под эту бесконечно крутящуюся песню. Во рту пересохло, как бывает после дневного сна, я ощущаю собственное несвежее дыхание и кислый привкус кофе. Однако, увидев, что звонит Дарси, я тут же принимаю вертикальное положение. Сердце пускается в галоп; головной боли как не бывало.
– Привет, Эмма. Это я.
– Привет. – Я едва могу выдавить из себя слово. – Ты смог получить записи с камер?
– Пока нет. Хочешь верь, хочешь – не верь, но ты ухитрилась припарковаться в слепом пятне. На записи можно разглядеть самый край пассажирской стороны твоего авто, но время, когда ты села в машину, выяснить невозможно. А уезжаешь ты несколькими минутами позже зафиксированного времени смерти твоей матери. Так что, хотя временные рамки выходят весьма узкими, полиция все еще может утверждать, что это была ты. – Нет-нет-нет. Я же была уверена, что все на этом кончится, а теперь я снова чувствую себя брошенной на произвол судьбы. – Только не паникуй, – добавляет Дарси. – Я побеседовал с администратором больницы, и меня заверили, что все входы и выходы оборудованы камерами и запись ведется со всех углов. Ты же помнишь, откуда выходила? Выход, ближайший к парковке?
– Да! – Мое сердце подпрыгивает. – Там поблизости еще киоск «Старбакс». Я тогда не пошла через главный вход. Этот был ближе к нужному мне корпусу.
– Отлично! – восклицает Дарси. – Я сейчас этим займусь. Выше нос, Крошка Спайс! Мы все разрулим.
Дарси отключается прежде, чем я успеваю хотя бы сказать «спасибо». Мы все разрулим. Боже мой, я просто адски этого жажду.
Мои нервы на пределе, и мне просто необходимо ненадолго выбраться из номера. Нужно где-то раздобыть еду, хоть особого желания есть я и не испытываю. Разрываясь между работой и семьей, я не привыкла посвящать себе такое количество времени.
Я чищу зубы, принимаю душ, чтобы освежиться, и выхожу на улицу. Сегодня Уилл играет в футбол за юниоров, так что если я окажусь там, когда его нужно будет забирать, у меня будет шанс поговорить с Робертом. Мы сможем где-нибудь выпить кофе, и я изложу ему свою теорию о том, что Уилл подслушал их с Фиби разговор. Ему ведь это наверняка покажется логичным?
Добравшись до стадиона, я замечаю Мишель, которая тут же неотвратимо устремляется ко мне. Выглядит она такой же уставшей, как и я.
– Я с ума схожу, – заявляет она. Добро пожаловать в клуб. – Джулиан теперь даже не разговаривает со мной. Сегодня утром он уехал очень рано, а я как раз собиралась с ним поговорить. – Нижняя губа у нее вся в болячках – видимо, Мишель искусала ее. – Я сыта этим по горло. Я знаю, что он собирается уйти, потому что даже эту идиотскую затею с баром он забросил. Алан вчера звонил…
– А я даже не знала об этой идиотской затее, – сообщаю я, чем вызываю у Мишель неподдельный шок.
– В самом деле? Эмм. Мужики… Что с ними не так? Я извиняюсь. Думала, ты знаешь. Господи, значит, ты не знаешь и… – Мишель вдруг осекается.
– Не знаю, и чего? Ну что теперь?
– Алан звонил, чтобы сообщить, что Роберт захотел выкупить долю Джулиана. Он будет основным собственником.
– Роберт?
Сегодняшний день становится все интереснее.
– Прошу прощения, Эмма. Очевидно, нужно было сказать тебе раньше. Я вижу, ты этому совсем не рада?
– Ты все правильно поняла.
Мишель, кажется, и впрямь неловко из-за меня, и я чувствую укол стыда. Я ведь точно знаю, почему ее муж ведет себя как ублюдок и, вероятно, должна ей все рассказать. Она заслуживает знать правду. Но прямо сейчас у меня достаточно других проблем. Я поднимаю взгляд. Одна из этих проблем прямо сейчас приближается ко мне.
– Эмма? – Моя сестра, очевидно, вовсе не рада меня видеть. – Что ты здесь делаешь?
– Уилл – мой сын. Думаю, вопрос как раз в том, что ты здесь забыла?
– Роберт попросил забрать его. – Мишель тут же испарилась, оставив меня наедине с Фиби, и отправилась общаться с другими ждущими детей мамашами.
– Тебя здесь быть не должно. Ему это не понравится, – заканчивает она.
– Меня не должно быть здесь? Да кто ты, черт побери, такая, чтобы заявлять мне подобное? – Она холодна, как лед, я же вскипаю от гнева. – Не знала, кстати, что для тебя так важно, что понравится Роберту.
Мне вспоминается то объятие, во время которого я их застала. Насколько оно, в самом деле, было невинным?
– А чего ты ждешь, Эмма? После того, что случилось со стенами в комнате Уилла? После того, что говорит о тебе полиция? – Фиби оглядывается по сторонам, проверяя, не услышал ли кто ее брошенных шепотом обвинений. – Сегодня утром Роберт возил Уилла к детскому психологу. Тот сказал, что Уилл был неким образом травмирован. Он считает, что поведение Уилла и его заторможенность – симптомы посттравматического расстройства.