– Привет, – берет трубку Роберт. – Послушай, я сейчас не могу разговаривать, но…
– Ты дома? Фиби там? – Мой голос звучит слишком резко. Истерично. Но я ничего не могу поделать.
– Нет на оба твои вопроса. Мы с Уиллом в парке. Я перезвоню тебе позже. Или завтра. Это не…
– Я не желаю, чтобы она появлялась в моем доме, Роберт. Пообещай, что ее не будет там. Она лгунья. Я это знаю. Не желаю, чтобы она находилась рядом с Уиллом! – Я слышу себя со стороны: ничего не выходит как надо – просто какой-то поток параноидального сознания. Я знаю, что нужно быть холодной и рассудительной, но я не в силах. – Она пугает его! Она рассказывает ему!
– Прекрати, Эмма! – рычит Роберт, жестко и зло, прежде чем успокоиться и продолжить тихим голосом: – Прекрати это. – Он отошел от Уилла? Представляю, как мой малыш гадает и не может понять, что происходит. Где его мамочка. Почему родители ругаются. Это разбивает мне сердце. – Уилл боится не Фиби, Эмма.
– Ты не можешь этого знать – он всего лишь маленький… – Может, он не хочет рассказывать…
– Он боится не ее. Он боится тебя, – договаривает Роберт и после секундной паузы продолжает: – И в данный момент я не могу его винить. – Он произносит это с таким всепоглощающим ледяным презрением, что мне кажется, будто из меня вышибли дух.
Я нажимаю на сброс. Что же мне теперь делать? Поехать домой и дожидаться их? Я хочу увидеть Уилла. Честно говоря, я хочу схватить его и бежать. Забрать его, и бежать прочь – от Фиби, от бессонницы, от Роберта, от всего, что заставляет меня бояться. Мне кажется, что Уилл невообразимо далеко, и из-за этого я только сильнее за него боюсь. Я не опасна для Уилла, не важно, что они говорят. Но я не могу отрицать тот факт, что что-то собирается навредить моему мальчику. Мои ночные страхи начинают оживать при свете дня тем сильнее, чем ближе подбирается ужасный день моего рождения. Но это не я. Я – не то, чего боится мой ребенок. Исполненная отчаяния и гнева, я швыряю телефон в нишу для ног и еду назад, в город.
42
– Она вернулась, чтобы добраться до меня. Так и есть. Фиби всегда завидовала мне, с тех пор, как мы были маленькими.
– Может быть, присядешь? Пожалуйста, садись. Я только допишу сообщение, это по работе, – говорит Кэролайн.
Она была удивлена – или шокирована, вновь увидев на своем пороге меня, это было очевидно. Однако она меня впустила, и я, бормоча извинения за столь поспешное возвращение, внесла в дом пакет с рыбой в кляре, картофелем-фри и двумя бутылками вина.
– Не могу, меня трясет. – Я отпиваю очередной большой глоток вина. За неполные пять минут, что я здесь, я уже успела вылакать почти весь бокал, попутно рассказывая о том, что Фиби делала в Хартвелле. Кэролайн, разделавшись со своими делами, садится и аккуратно распаковывает контейнер с едой.
– Не могу поверить, что раньше этого не замечала, – наполняя заново свой бокал, говорю я больше для себя, чем для Кэролайн. – Она не навещала нашу мать ради какого-то там прощения. Как я могла на это купиться? Просто ей всегда удавалось внушить мне чувство вины, вот почему. С той самой ночи. Бог знает, что мама собиралась сделать со мной после того, как придушила бы Фиби, но моя сестра так и не простила мне, что это не меня мать попыталась убить первой, хотя именно я спасла Фиби жизнь. Уж по крайней мере если бы не я, мать бы не остановилась. Мне было пять. Я могла просто убежать, но я не стала. Я отправилась наверх за Фиби. Вряд ли она когда-то задумывалась над этим.
Я украдкой бросаю взгляд на Кэролайн, ожидая какой-то реакции.
– В таких вещах бывает трудно признаться, – наконец произносит она. – Возможно, она стыдилась своих чувств.
– Ты говоришь, как психиатр.
– Давай. Облегчи душу.
Можно подумать, меня придется уговаривать.
– Она стала завидовать мне, когда появилась хорошая семья, которая хотела забрать меня из детского дома. Потом они передумали, но это уже ничего не могло изменить. В том, что никто не хотел ее брать, не было моей вины. У нее были проблемы – Фиби была злой, угрюмой и к тому же – старше. Но я-то была ни при чем. Нас обеих помотало по приемным семьям, не только ее. Разница между нами заключается в том, что я всего добивалась тяжким трудом. Фиби же никогда не прилагала достаточных усилий. А потом случилась эта история с Робертом. То есть в тот момент она говорила, что ей это безразлично, даже смеялась.
Кэролайн смотрит на меня с любопытством:
– Что за история с Робертом?
– Звучит хуже, чем есть на самом деле. Фиби познакомилась с Робертом раньше, чем я. Они, конечно, были едва знакомы, но да, действительно, сначала он встречался с ней. Всего несколько раз, ничего серьезного.
Прекратив расхаживать по комнате, я отпиваю еще один большой глоток вина и прислоняюсь к столу.
– Я все никак не могла понять – почему сейчас? Почему именно сейчас она так внезапно появилась и хочет меня уязвить? А потом до меня дошло. Мы с Фиби обе всегда переживали, не повторится ли то, что случилось с нашей матерью, с одной из нас. Это у нас в крови, так говорила мама. Ее двоюродная бабушка окончила свои дни в психушке. Мама часто говорила, что я тоже сойду с ума, как она. Но что, если это Фиби свихнулась в свои сорок лет? Она тогда исчезла – уехала на какой-то ретрит, и с тех пор я едва ли виделась с ней. Что, если в это время у нее в голове вызревал план? Откуда мне знать, что это не она задушила нашу мать? В последний раз в тот день я видела ее выходящей из отделения в сопровождении медсестры. Фиби сказала, что ей нужно ненадолго сходить домой, но что, если она этого не сделала? Что, если она подождала, увидела, как я ухожу, а потом воспользовалась возможностью убить нашу мать собственными руками?
– Но Эмма… – уставившись на меня широко открытыми глазами, заговаривает Кэролайн, но я не могу остановиться.
– Ты не видишь? Таким образом она представила все так, будто я это сделала. Кроме того, есть еще все те вещи, которые она говорила маме в Хартвелле. Мне точно стоит сообщить об