Какое отношение подобный навык может иметь к Фиби?
– Когда я была маленькой, кое-что случилось. Я об этом не рассказываю. – Сандра внезапно принимается дергать себя за волосы и, вытянув из прически несколько прядей, воровато оглядывается через плечо, словно только и ждет, что ее поймают. Никто не смотрит на нас. – Но я научилась читать по губам. Пришлось.
– Вы можете мне об этом не рассказывать, если не хотите. Но что вы имели в виду, когда сказали, что Фиби была с хитрецой?
– Много улыбалась, когда приходила сюда. Никогда не доверяю тем, кто здесь много улыбается. Это ж тебе, на хер, не Центр Паркс [18]. – Это сравнение заставляет меня рассмеяться, и Сандра тоже ухмыляется, но потом по ее лицу снова пробегает тень. – Она сидела там, держа Пэт за руку, и создавала видимость очень спокойной и заботливой дочери. Но я за ней наблюдала. На первый взгляд, твоя Фиби просто болтала, рассказывала о своей жизни за забором – Пэт никогда бы не смогла этого осознать, да и дела до всего этого ей не было, она, может, даже не соображала, кем ей приходилась твоя сестра. Не похоже, чтобы ваши имена часто мелькали в журнале посетителей… – Сандра выжидательно смотрит на меня, словно я должна сказать что-то в свою защиту, но с ее замечанием трудно спорить. – … и не похоже, что рассудком она всегда пребывала здесь, – заканчивает она фразу. – Так или иначе, твоя Фиби улыбалась и держала Пэт за руку, а все медсестры решили, что прямо из костлявой задницы твоей сестры воссияло солнце – все потому, что она простила бедную старую женщину и приехала повидать ее. Только она все время говорила очень тихо, а я читала по губам, что она говорит. «Сука. Хоть бы ты сдохла. Никогда не прощу тебя. Ненавижу» – это еще цветочки. Были слова и похуже. Жестокие. Свирепые.
Я остолбенела, уставившись на Сандру.
– Фиби? Она говорила такое?
Сандра отвечает кивком головы.
– Я рада, что она больше не приезжает. Ей повезло, что у нас здесь вся утварь из пластика, потому что я бы точно воткнула ей вилку куда-нибудь, если бы еще хоть раз увидела.
– Вы кому-нибудь рассказывали?
Сандра смотрит на меня с таким выражением, словно это меня нужно здесь закрыть за подобное предположение, а затем выуживает из своего шкафчика листок бумаги. Он вложен в свернутый рулоном рисунок. Спрятан.
– Это не картинка. Вот почему я никому не сказала. Не думаю, что она хотела, чтобы кто-то увидел это. Я даже не заметила, когда она это сделала. Однажды этот листок просто остался лежать здесь, после того как здесь побывала Пэт, а потом отъехала на своем кресле смотреть в окно.
Сандра вручает мне листок, и я с заходящимся сердцем его разворачиваю. Дыхание перехватывает. Почерк – жалкие каракули, но там – мое имя, написанное много раз, снова и снова, тонкими дрожащими буквами покрыта вся страница. Кое-где «Эммы» написаны поверх других, какие-то «Эммы» вычеркнуты.
Эмма. Эмма. Эмма.
– Вот так я и узнала твое имя, – пожимает плечами Сандра. – Решила, что это должна быть ты.
– Когда она это написала? – не отрывая взгляда от листка, спрашиваю я. Мое имя. Эмма. Последнее, что я слышала от матери.
Пару секунд Сандра ничего не отвечает, задумчиво покусывая нижнюю губу.
– В тот день, когда она размозжила себе голову. Должно быть, думала о тебе.
Мне снова кажется, что мир перевернулся и начинает кружиться голова.
– Прошу прощения за задержку, – с улыбкой возникает рядом со мной Джулия. – О, вижу, Сандра составила вам компанию? Она очень любит заботиться, чтобы все чувствовали себя комфортно. Так, что у нас на очереди? Могу показать вам…
– Откровенно говоря, мне уже пора собираться назад, – сообщаю я, крепко сжимая во влажной ладони свернутый в трубочку листок. Сандра не требует его вернуть, а и я не знаю, хочу ли оставить его себе или, наоборот, выкинуть как можно дальше, но буквально не могу разлепить пальцы. – Все это слишком… ошеломительно.
Это не ложь. Я ошеломлена.
– Конечно. Могу себе представить. Я провожу вас.
Я бросаю взгляд на Сандру. Руки у меня снова дрожат.
– Большое вам спасибо. У вас настоящий талант. Это прекрасно. Я бы с удовольствием приобрела вашу работу.
Лицо Сандры озаряет искренняя улыбка, и она возвращается к своему столу, а мне остается лишь следовать за суетливой Джулией по коридору. Мое лицо горит, а голова кружится. Снаружи дует ветерок, и, хватая ртом свежий воздух, я сразу чувствую облегчение оттого, что мне не нужно больше дышать тем воздухом. Джулия немногословна. Быть может, Фиби с ее холодными выверенными манерами пришлась им более по душе, чем я со своей очевидной неловкостью.
По крайней мере, она побывала здесь прежде, чем мать умерла. И ей уж точно было что прощать.
41
Под футболкой я покрываюсь холодным потом, но терплю до тех пор, пока примерно в миле от лечебницы не замечаю дорожный карман. Свернув туда, я включаю кондиционер на полную мощность и делаю глубокие вдохи, пока холодный воздух не приводит меня в чувство. Какой-то сюрреализм – я только что побывала там, где жила моя мать, посмотрела на то место, где она спала, ела, и даже общалась на своем уровне, однако не это так взбудоражило меня.
Фиби. Долбаная святоша. Тебе нужно увидеть ее – тебе станет легче, или что там она говорила. Что за черт! Я хватаю телефон, чтобы позвонить ей, и пока происходит соединение, от ярости у меня даже проходит приступ тошноты. Звонок переключается на автоответчик.
– Хрен тебе, Фиби! – От злости у меня дрожит голос. – Я только что побывала в Хартвелле. Я знаю, что ты там делала. Какие вещи говорила, притворяясь овечкой. Думаешь, я спятила? У меня вопросы к тебе, Фиби. Зачем ты вернулась? – Уже собираясь отключиться, я чувствую, как на меня накатывает новая волна гнева, и я кричу в трубку: – Держись подальше от моей семьи, или Богом клянусь, я тебя прикончу!
Я пытаюсь справиться с одышкой. Где она сейчас? На работе? У меня дома? Перед глазами встает их объятие в моей кухне. Может, она сейчас утешает моего мужа? Выезжая из кармана, я набираю Роберта. К черту, не стану я ждать, когда он сделает первый шаг. Может, он и не хочет, чтобы я была дома, но и я не желаю, чтобы там была она. Новая она в моей голове. Уже не моя